Осиротевшее царство - [7]

Княжна Мария, воспользовавшись удобным временем, вышла в сад. Время было условлено; там дожидался княжну красавец офицер Фёдор Долгоруков.

— Наконец-то вы пришли, княжна! А я давно дожидаюсь вас, — радостно воскликнул он, — больше часа…

— Бедный, я заставила вас ждать.

— О, княжна, это ничего не значит в сравнении с тем, что я слышал относительно вас. Ведь говорят… не нынче-завтра вас объявят невестою цесаревича!

— Вам этого не хотелось бы, да?

— Что за вопрос, княжна! Вам хорошо известно моё сердечное отношение к вам! Чтобы назвать вас милой женой, я… я ни пред чем не остановлюсь… я готов на смерть идти, готов муку вытерпеть.

— Этого совсем не надо, милый князь, — с улыбкою проговорила княжна Мария.

— Вам смешно, княжна, а мне горько, очень горько. Ведь вас отнимают у меня! — печально проговорил Долгоруков.

— Отнимают, но не отняли.

— И отнимут.

— За кого же вы, князь, принимаете меня? Я — не ребёнок… у меня есть своя воля. Положим, быть царицей очень заманчиво, но я не в отца, не тщеславна. И советую вам успокоиться. Царицей я никогда не буду, никогда. Все затеи моего отца кончатся ничем, поверьте мне.

— О, если бы так было!..

— Так и будет! Ждите, князь, судьба улыбнётся нам.

— Дорогая, милая княжна, вы дарите меня таким счастьем! — И молодой князь стал с жаром целовать руки у красавицы Марии.

— И это счастье, может быть, близко… Да, да!.. Я знаю, что все затеи отца должны скоро разрушиться: царевич на мне не женится, я уверена в этом, и тогда, князь Фёдор, вы станете просить у моего отца согласия на брак со мною.

— Увы, этого согласия я не получу. Князь Александр Данилович не благоволит ко мне и едва ли решится назвать меня своим зятем, — с глубоким вздохом проговорил Фёдор Долгоруков.

— Мой отец не расположен к вам, это правда, но я сумею поставить на своём: отец любит меня и редко в чём отказывает мне.

Долгоруков и княжна Мария сильно увлеклись своим разговором и не заметили, что за ними давно следила пара чьих-то глаз.

— О, если бы ваши слова сбылись, милая княжна! — пылко воскликнул Долгоруков.

— Они и сбудутся, только надо терпение. Ведь я не нравлюсь цесаревичу, он избегает меня, но я об этом нисколько не сожалею.

— Милая, дорогая княжна! — И Долгоруков стал с жаром целовать руки Марии.

В это время в кустах кто-то зашевелился, и влюблённые быстро оглянулись.

Пред ними стоял сам князь Меншиков, с лицом, искажённым злобою; его высокая, сутуловатая фигура была несколько согнута, одной рукой он опирался на трость, а в другой держал пистолет.

— Князь! — невольно вырвалось у Фёдора Долгорукова.

— Да, князь… Что, господин поручик, не ждал, не гадал? Не в меру же смел ты и дерзок! — задыхаясь от гнева, проговорил Меншиков.

— Я… я в вашей власти, князь, вы вольны делать со мною, что хотите.

— Да, да, я волен убить тебя, но я этого не сделаю, не потому, что жалею тебя, твою молодость, а потому, что не хочу огласки.

— Батюшка, — прерывая отца, проговорила княжна Мария.

— Молчать! — загремел на дочь Меншиков. — Ступай к себе: разговор с тобою у нас будет после.

— Хорошо, но прежде чем уйти отсюда, я должна сказать вам, что люблю князя Фёдора, — оправившись от испуга и неожиданности, смело проговорила молодая девушка.

— Что же, любить его ты вольна, но только женою никогда не будешь… А теперь ступай к себе в горницу и ложись спать… завтра я с тобой поговорю.

— Надеюсь, батюшка, вы ничего дурного не сделаете князю?

— Если ты не уйдёшь, то я позову людей и прикажу вытащить тебя из сада.

Эта угроза подействовала на княжну Марию.

— До свидания, князь! Я не говорю вам «прощайте», так как, надеюсь, мы скоро увидимся. Знайте, любовь к вам сойдёт только со мной в могилу, — и, сказав это, княжна не спеша пошла из сада.

— Ну, ваша светлость, скажите, что вы намерены делать со мною? — спокойно спросил Фёдор Долгоруков у Меншикова.

— Ты это, князёк, сейчас узнаешь; только скажи прежде, как ты попал ко мне в сад? Через забор, что ли?

— За кого вы меня принимаете? Я не вор, чтобы через забор лазить.

— Нет, ты вор, вор…

— Князь! — бешено крикнул молодой Долгоруков, меняясь в лице и быстро выхватив из ножен саблю.

— В ножны саблю, мальчишка! Ты забыл, что я — фельдмаршал российских войск! Забыл, что мне ничего не стоит стереть тебя с лица земли… Сейчас в ножны саблю! — крикнул Меншиков.

— Убейте меня, князь, если вам нужна моя жизнь, но не оскорбляйте постыдным прозвищем, — тихо промолвил Долгоруков, вкладывая свою саблю в ножны.

— А я повторяю, ты — вор девичьей чести.

— Ошибаетесь, князь! Я люблю княжну Марию, люблю сильнее жизни, но на её честь не посягал.

— Довольно! Слушай моё решение: если ты хочешь целым быть, то чтобы завтра же тебя не было в Питере. Не то не миновать тебе Сибири!

— Куда я должен ехать?

— Куда хочешь, только подальше от Питера… Я пошлю тебя на Кавказ.

«Уехать на Кавказ? Расстаться с милой княжной? Нет, я не могу, не могу», — подумал Долгоруков и не совсем твёрдым голосом проговорил:

— На Кавказ я не поеду, ваша светлость!

— На Кавказ не поедешь, так в Сибирь прогуляешься… Выбирай, что ближе и что для тебя лучше! Только жалея твоего отца, князя Василия Лукича