Осип Мандельштам. Сочинения - [34]

Суровость Тютчева – с ребячеством Верлэна -

Скажите – кто бы мог искусно сочетать,

Соединению придав свою печать?

А русскому стиху так свойственно величье,

Где вешний поцелуй и щебетанье птичье!

<1908>

***

О, красавица Сайма, ты лодку мою колыхала,

Колыхала мой челн, челн подвижный, игривый и острый,

В водном плеске душа колыбельную негу слыхала,

И поодаль стояли пустынные скалы, как сестры.

Отовсюду звучала старинная песнь – Калевала:

Песнь железа и камня о скорбном порыве титана.

И песчаная отмель – добыча вечернего вала,-

Как невеста, белела на пурпуре водного стана.

Как от пьяного солнца бесшумные падали стрелы

И на дно опускались и тихое дно зажигали,

Как с небесного древа клонилось, как плод перезрелый,

Слишком яркое солнце и первые звезды мигали,

Я причалил и вышел на берег седой и кудрявый;

Я не знаю, как долго, не знаю, кому я молился...

Неоглядная Сайма струилась потоками лавы,

Белый пар над водою тихонько вставал и клубился.

<Ок. 19 апреля 1908, Париж>

***

Мой тихий сон, мой сон ежеминутный -

Невидимый, завороженный лес,

Где носится какой-то шорох смутный,

Как дивный шелест шелковых завес.

В безумных встречах и туманных спорах,

На перекрестке удивленных глаз

Невидимый и непонятный шорох

Под пеплом вспыхнул и уже погас.

И как туманом одевает лица,

И слово замирает на устах,

И кажется – испуганная птица

Метнулась в вечереющих кустах.

1908 (1909?)

***

Из полутемной залы, вдруг,

Ты выскользнула в легкой шали -

Мы никому не помешали,

Мы не будили спящих слуг...

1908

***

Довольно лукавить: я знаю,

Что мне суждено умереть;

И я ничего не скрываю:

От Музы мне тайн не иметь...

И странно: мне любо сознанье,

Что я не умею дышать;

Туманное очарованье

И таинство есть – умирать...

Я в зыбке качаюсь дремотно,

И мудро безмолвствую я:

Решается бесповоротно

Грядущая вечность моя!

(Конец 1908 – начало 1909) <1911?>

***

Здесь отвратительные жабы

В густую падают траву.

Когда б не смерть, то никогда бы

Мне не узнать, что я живу.

Вам до меня какое дело,

Земная жизнь и красота?

А та напомнить мне сумела,

Кто я и кто моя мечта.

<1909>

***

Сквозь восковую занавесь,

Что нежно так сквозит,

Кустарник из тумана весь

Заплаканный глядит.

Простор, канвой окутанный,

Безжизненней кулис,

И месяц, весь опутанный,

Беспомощно повис.

Темнее занавеситься,

Все небо охватить

И пойманного месяца

Совсем не отпустить.

1909

Пилигрим

Слишком легким плащом одетый,

Повторяю свои обеты.

Ветер треплет края одежды -

Не оставить ли нам надежды?

Плащ холодный – пускай скитальцы

Безотчетно сжимают пальцы.

Ветер веет неутомимо -

Веет вечно и веет мимо.

<Лето 1909?>

***

В морозном воздухе растаял легкий дым,

И я, печальною свободою томим,

Хотел бы вознестись в холодном, тихом гимне,

Исчезнуть навсегда, но суждено идти мне

По снежной улице, в вечерний этот час

Собачий слышен лай и запад не погас

И попадаются прохожие навстречу...

Не говори со мной! Что я тебе отвечу?

1909

***

В безветрии моих садов

Искуственная никнет роза;

Над ней не тяготит угроза

Неизрекаемых часов.

В юдоли дольней бытия

Она участвует невольно;

Над нею небо безглагольно

И ясно,– и вокруг нея

Немногое, на чем печать

Моих пугливых вдохновений

И трепетных прикосновений,

Привыкших только отмечать.

<Октябрь?> 1909

***

Истончается тонкий тлен -

Фиолетовый гобелен,

К нам – на воды и на леса -

Опускаются небеса.

Нерешительная рука

Эти вывела облака.

И печальный встречает взор

Отуманенный их узор.

Недоволен стою и тих,

Я, создатель миров моих,-

Где искусственны небеса

И хрустальная спит роса.

<Не позднее 13 августа> 1909

***

Ты улыбаешься кому,

О, путешественник веселый?

Тебе неведомые долы

Благословляешь почему?

Никто тебя не проведет

По зеленеющим долинам,

И рокотаньем соловьиным

Никто тебя не позовет,-

Когда, закутанный плащом,

Не согревающим, но милым,

К повелевающим светилам

Смиренным возлетишь лучом.

<Не позднее 13 августа> 1909

***

В холодных переливах лир

Какая замирает осень!

Как сладостен и как несносен

Ее золотострунный клир!

Она поет в церковных хорах

И в монастырских вечерах

И, рассыпая в урны прах,

Печатает вино в амфорах.

Как успокоенный сосуд

С уже отстоенным раствором,

Духовное – доступно взорам,

И очертания живут.

Колосья – так недавно сжаты,

Рядами ровными лежат;

И пальцы тонкие дрожат,

К таким же, как они, прижаты.

<Не позднее 22 октября> 1909

***

В просторах сумеречной залы

Почтительная тишина.

Как в ожидании вина,

Пустые зыблются кристаллы;

Окровавленными в лучах

Вытягивая безнадежно

Уста, открывшиеся нежно

На целомудренных стеблях:

Смотрите: мы упоены

Вином, которого не влили.

Что может быть слабее лилий

И сладостнее тишины?

<Не позднее 13 августа> 1909

***

Озарены луной ночевья

Бесшумной мыши полевой;

Прозрачными стоят деревья,

Овеянные темнотой,-

Когда рябина, развивая

Листы, которые умрут,

Завидует, перебирая

Их выхоленный изумруд,-

Печальной участи скитальцев

И нежной участи детей;

И тысячи зеленых пальцев

Колеблет множество ветвей.

<Не позднее 22 октября> 1909

***

Твоя веселая нежность

Смутила меня:

К чему печальные речи,

Когда глаза

Горят, как свечи,

Среди белого дня?

Среди белого дня...

И та – далече -

Одна слеза,

Воспоминание встречи;

И, плечи клоня,

Приподымает их нежность.

<Не позднее 22 октября> 1909

***

Не говорите мне о вечности -

Я не могу ее вместить.

Но как же вечность не простить