Осип Мандельштам. Сочинения - [24]

Когда приближается миг,

И вдруг дуговая растяжка

Звучит в бормотаньях моих.

Ноябрь 1933 – январь 1934

***

<3>

О бабочка, о мусульманка,

В разрезанном саване вся,-

Жизняночка и умиранка,

Такая большая – сия!

С большими усами кусава

Ушла с головою в бурнус.

О флагом развернутый саван,

Сложи свои крылья – боюсь!

Ноябрь 1933 – январь 1934

***

<4>

Шестого чувства крошечный придаток

Иль ящерицы теменной глазок,

Монастыри улиток и створчаток,

Мерцающих ресничек говорок.

Недостижимое, как это близко -

Ни развязать нельзя, ни посмотреть,-

Как будто в руку вложена записка

И на нее немедленно ответь...

Май 1932 – февраль 1934

***

<5>

Преодолев затверженность природы,

Голуботвердый глаз проник в ее закон.

В земной коре юродствуют породы,

И как руда из груди рвется стон,

И тянется глухой недоразвиток

Как бы дорогой, согнутою в рог,

Понять пространства внутренний избыток

И лепестка и купола залог.

Январь – февраль 1934

***

<6>

Когда, уничтожив набросок,

Ты держишь прилежно в уме

Период без тягостных сносок,

Единый во внутренней тьме,

И он лишь на собственной тяге

Зажмурившись, держится сам,

Он так же отнесся к бумаге,

Как купол к пустым небесам.

Ноябрь 1933 – январь 1934

***

<7>

И Шуберт на воде, и Моцарт в птичьем гаме,

И Гете, свищущий на вьющейся тропе,

И Гамлет, мысливший пугливыми шагами,

Считали пульс толпы и верили толпе.

Быть может, прежде губ уже родился шопот

И в бездревесности кружилися листы,

И те, кому мы посвящаем опыт,

До опыта приобрели черты.

Ноябрь 1933 – январь 1934

***

<8>

И клена зубчатая лапа

Купается в круглых углах,

И можно из бабочек крапа

Рисунки слагать на стенах.

Бывают мечети живые -

И я догадался сейчас:

Быть может, мы Айя-София

С бесчисленным множеством глаз.

Ноябрь 1933 – январь 1934

***

<9>

Скажи мне, чертежник пустыни,

Арабских песков геометр,

Ужели безудержность линий

Сильнее, чем дующий ветр?

– Меня не касается трепет

Его иудейских забот -

Он опыт из лепета лепит

И лепет из опыта пьет...

Ноябрь 1933 – январь 1934

***

<10>

В игольчатых чумных бокалах

Мы пьем наважденье причин,

Касаемся крючьями малых,

Как легкая смерть, величин.

И там, где сцепились бирюльки,

Ребенок молчанье хранит,

Большая вселенная в люльке

У маленькой вечности спит.

Ноябрь 1933, июль 1935

***

<11>

И я выхожу из пространства

В запущенный сад величин

И мнимое рву постоянство

И самосознанье причин.

И твой, бесконечность, учебник

Читаю один, без людей,-

Безлиственный, дикий лечебник,

Задачник огромных корней.

Ноябрь 1933 – июль 1935

<Из Фр. Петрарки>

***

<1>

Valle che de' lamenti miel se' piena..

Речка, распухшая от слез соленых,

Лесные птахи рассказать могли бы,

Чуткие звери и немые рыбы,

В двух берегах зажатые зеленых;

Дол, полный клятв и шопотов каленых,

Тропинок промуравленных изгибы,

Силой любви затверженные глыбы

И трещины земли на трудных склонах –

Незыблемое зыблется на месте,

И зыблюсь я. Как бы внутри гранита,

Зернится скорбь в гнезде былых веселий,

Где я ищу следов красы и чести,

Исчезнувшей, как сокол после мыта,

Оставив тело в земляной постели.

Декабрь 1933 – январь 1934

***

<2>

Quel rosignuol che sМ soave piagne...

Как соловей, сиротствующий, славит

Своих пернатых близких ночью синей

И деревенское молчанье плавит

По-над холмами или в котловине,

И всю-то ночь щекочет и муравит

И провожает он, один отныне,-

Меня, меня! Силки и сети ставит

И нудит помнить смертный пот богини!

О, радужная оболочка страха!

Эфир очей, глядевших в глубь эфира,

Взяла земля в слепую люльку праха,-

Исполнилось твое желанье, пряха,

И, плачучи, твержу: вся прелесть мира

Ресничного недолговечней взмаха.

Декабрь 1933 – январь 1934

***

<3>

Or che 'l ciel e la terra e 'l vento tace...

Когда уснет земля и жар отпышет,

А на душе зверей покой лебяжий,

Ходит по кругу ночь с горящей пряжей

И мощь воды морской зефир колышет,-

Чую, горю, рвусь, плачу – и не слышит,

В неудержимой близости все та же,

Це'лую ночь, це'лую ночь на страже

И вся как есть далеким счастьем дышит.

Хоть ключ один, вода разноречива -

Полужестка, полусладка,– ужели

Одна и та же милая двулична...

Тысячу раз на дню, себе на диво,

Я должен умереть на самом деле

И воскресаю так же сверхобычно.

Декабрь 1933 – январь 1934

***

<4>

I di miei piщ leggier che nessun cervo..

Промчались дни мои – как бы оленей

Косящий бег. Срок счастья был короче,

Чем взмах ресницы. Из последней мочи

Я в горсть зажал лишь пепел наслаждений.

По милости надменных обольщений

Ночует сердце в склепе скромной ночи,

К земле бескостной жмется. Средоточий

Знакомых ищет, сладостных сплетений.

Но то, что в ней едва существовало,

Днесь, вырвавшись наверх, в очаг лазури,

Пленять и ранить может как бывало.

И я догадываюсь, брови хмуря:

Как хороша? к какой толпе пристала?

Как там клубится легких складок буря?

4 – 8 января 1934

Стихи памяти Андрея Белого

Голубые глаза и горячая лобная кость -

Мировая манила тебя молодящая злость.

И за то, что тебе суждена была чудная власть,

Положили тебя никогда не судить и не клясть.

На тебя надевали тиару – юрода колпак,

Бирюзовый учитель, мучитель, властитель, дурак!

Как снежок на Москве заводил кавардак гоголек:

Непонятен-понятен, невнятен, запутан, легок...

Собиратель пространства, экзамены сдавший птенец,

Сочинитель, щегленок, студентик, студент, бубенец...

Конькобежец и первенец, веком гонимый взашей