Осиновый невидимка - [7]

Кто он? Кому предназначена его скромная песня?

Много весенних ночей провел я в лесу, но больше ни разу такой песни не слышал. И в книгах о ней ничего не нашел. Загадка так и осталась загадкой - крошечной волнующей тайной.

Но я все надеюсь: вдруг снова услышу? И на черные еловые острова на глухих моховых болотах смотрю теперь совсем по-особому: там живет тот, кто умеет петь крыльями... В короткие мгновения предрассветной тишины он торопливо носится вокруг черного острова и отбивает крыльями такт: "Так-так, так, так, так!" И кто-то, конечно, внимает его странной песне. Но кто?

* * *

Да, я искал, вслушивался, всматривался, но невидимка так и остался невидимкой. Но ведь есть он, раз оставил следы! И надо снова искать...

В тот раз, когда дятел захлебывался от крика, надо было мне не просто осмотреть дерево, где мелькнул глаз, похожий на черничную ягоду, а ощупать кору руками. Невидимка мог зажмурить глаза и слиться с корой, как это ловко проделывает козодой. Может, невидимка у меня под рукой был, а я его упустил!

Я люблю трогать деревья. У каждого дерева особая кора, и деревья можно опознать на ощупь даже в полной темноте. Гладкое, скользкое береза; корявое, шиповатое - осина. Шершавая с капельками липкой смолы кора ели. В шелушках и скользких чешуйках - кора сосны.

Не доверяя больше глазам, я стал ощупывать ладонью все выступы и наплывы на древесных стволах. Трогал трутовики, не похожие на привычное лошадиное копыто, корявые выросты бурой чаги, вздутия и наплывы, густые пучки мхов и лишайников. Иногда я натыкался на больших ночных бабочек; тоже настоящие невидимки! Одна забилась под ладонью как птица. Проскользнула меж пальцев, оставив на них густую пыльцу, мышью шмыгнула по коре и вдруг закружила в вальсе, раздвинув пухлую серую пелеринку и выставив напоказ голубую шелковую кофточку. Ночная нарядная бабочка голубая орденская лента. А со стороны казалась невзрачным пучочком лишайника.

В другой раз на коре в прядках мха увидел блестящую шелковистую шерстку. Медленно я приблизил ладонь. Волосатое тельце быстро-быстро дышало; размеры его скрывали космы мха. Неужели, наконец, он, невидимка? И что делать: смотреть или поймать?

Или взять и ударить, ведь неизвестный зверек и мертвый драгоценен натуралисту.

Но тогда я не увижу, какой он живой. Как он смотрит, как движется, подает ли он голос? А придется ли встретить еще?

Все напрасно: на коре спала обыкновенная летучая мышь! Если, конечно, можно назвать летучую мышь обыкновенной. Как быстро мы привыкаем к чуду! Только вдумайтесь: летающая... мышь!

Но сейчас, когда я надеялся на совсем диковинного невидимку, летучая мышь и в самом деле показалась обыкновенной: все оценивается в сравнении.

Прошел еще год. Время от времени я находил на комлях осин и елей знакомые уже желтые крупинки. Но чьи они, я так и не узнал. В прошедшую зиму я внимательно приглядывался к следам на снегу, но все следы были давно мне знакомы, у каждого был свой, известный мне хозяин. Пусть невидимка, но след-то и невидимка должен оставить. Птицы и те спускаются на землю. Не в облаках же он всю жизнь витает.

Крупинки у деревьев и зимой встречались. Других следов не было...

Может, он на зиму впадает в спячку, как барсук или еж? Или, как птицы и летучие мыши, улетает на юг? Нет, не впадает и не улетает: вот же его крупинки...

Загадки, загадки, загадки!

Я уже было совсем разуверился в невидимке, как он снова себя показал. Чуть-чуть, один только хвостик...

Но и это уже не мало; до этого ведь ничего почти не было! Специалисты по одному зубу восстанавливают облик давно вымершего зверя. А тут целый хвост!

Хвост я нашел на упавшей сосне. Хвост как хвост: серый, пушистый, похожий на беличий. Но не беличий - и в этом все дело! Не беличий и ничей другой, кого я знаю в этом лесу.

Зверька, похоже, скогтил ястреб или сова. И остался от него один хвостик. Он меньше беличьего, светло-серый и не такой плоский, как бывает у белок. Хвост... невидимки!

Хвост - это почти разгадка. Я сохраню его, покажу знатокам, те посмотрят, повертят хвост в пальцах и будничным голосом назовут невидимкино имя. И все кончится: тайну разрушит слово. И останутся у меня от тайны только хвост да желтые зернышки. Так прекрасная бабочка превращается в противного усатого червяка, если ей оборвать крылья...

И незачем станет ходить в лес: нечаянная встреча больше не ждет тебя. Великая книга знаний заполнена, пронумерована, прошнурована и скреплена печатью. В ней есть все, все определено и названо, все разгадано. Остается глотать пресную кашу готовых разгадок. Вот так всегда: загадка влечет и волнует. Ура, ура - разгадал! А дальше? А дальше хоть кричи караул...

Нет, никому не покажу я этот загадочный хвост! Ну и пусть, что этого зверя знают другие, - я-то его не знаю! Не знаю и, значит, должен узнать. И сам!

Знатокам я мог ведь и зернышки показать; они и по ним разгадали бы зверя. И не надо было бы ломать голову самому. И ходить в лес. Только лучше от этого бы не стало. Легко бы узнал невидимку, но никогда не узнал бы я леса так, как знаю его теперь. И не пережил бы тех радостей и огорчений, что меня с ним сроднили. А я их пережил, я знаю, что это такое - лесные радости и огорчения. И узнаю еще!