Осина при дороге - [19]

Парень стоял на завалинке и пытался просунуться в форточку головой, часто моргая от яркого комнатного света.

– Ты брось звонить, он один хрен не услышит, – заорал он Любе. – Он у Арсяпиной косы в засаде, ночных рыбаков пошел штопорить! Ты давай, выходи, не тяни резину!

– Уходи! Закрой форточку! – клацнув трубкой, Люба отскочила от подоконника. – Я ж сказала!..

– Не доводи до греха! – угрожающе прохрипела голова. – С рогатым фраером все одно ходить не дам!

Голова исчезла, по-над завалинкой протопали быстрые шаги, и снова затряслась дверь. Теперь он бил сапогами, бесновался, выкрикивая ругательства:

– Выходи, дура! Я с тебя… шахиню Соррею сделаю! Я тебе железные зубы вставлю по безналичному! Не туда смотришь!

Голубев стоял у зеленого лимона, стиснув челюсти, не зная решительно, что ему делать в этом дурацком положении.

– Может, все-таки открыть ему? Дверь вышибет..»

– А-а, вы токо это и можете! «Дверь вышибет!» – отмахнулась хозяйка и, отойдя к печке, вооружилась кочергой.

«Вот, пожалуйста! Типичный случай из тех, что проходят под рубрикой «Не проходите мимо!». А что, в самом деле, можно тут сделать? Отпереть и схватиться с пьяным врукопашную или как? Милиция, как всегда, занята другими, более важными мероприятиями, и ты – один, лицом к лицу с негодяем… Но надо же что-то делать?»

Крючок жалобно звякал в петле.

– Откроем? – оглянулся Голубев в сторону кочерги,

– Да у него-то теперь либо нож, либо палка в руках… – предупредила Люба. Она стояла совсем близко, Голубев увидел ее расширенные зрачки.

– Открой, Любка, хуже будет! – бесновался Гений и бил сапогами в гукающую дверь. – Я с тебя… Я до тебя до-бе-русь!

«У него теперь либо нож, либо палка в руках…» Голубев почувствовал неприятный холодок под сердцем, машинально вытер лоб рукой и, шагнув к порогу, выбил из петли крюк. Сам распахнул дверь и, не выпуская скобы на вытянутую руку, подался к притолоке. Окинув глазами длинную, колыхнувшуюся перед ним тушу, сказал неожиданно спокойным и твердым голосом:

– Проходите. Пожалуйста. За мной.

Парень перевалился через порог и сделал два шага к той низенькой двери, где скрывалась теперь девушка. Но Голубев мягко и даже заботливо придержал его за локоть, повернул чуть правее, на кухню.

– Нет, нет. Вот сюда. Прошу.

Сам опередил Гения, присел к столу, только что убранному хозяйкой, и положил перед собой толстый журналистский блокнот. Деловито и медленно отвинчивал колпачок авторучки, поглядывая на длинную, жердеобразную фигуру, на нелепую челку, спускающуюся до бровей, и – прямо в ошалевшие глаза.

– Садитесь, пожалуйста. Вот так, ближе… – склонился и выдвинул навстречу ему табуретку. И даже улыбнулся с многообещающим дружелюбием. – Как фамилия?

Реакция была та самая, на которую Голубев и рассчитывал. Парень вылупил глаза и на миг потерял ту бесшабашную инерцию, с которой действовал у запертой двери. Теперь дверь перед ним распахнулась, но его как бы швырнуло назад, к истокам, и он искал сейчас то ли равновесия, то ли новой преграды для приложения бунтующих сил. Покачивался, тупо глядя на подвернувшегося неизвестно откуда плечистого мужика.

– Ты чо, ты чо! Я не к тебе! Ты не встревай, а то как…

«Главное, не создавать ему никаких видимых преград… Все эти трудности для него – точки опоры…»

– Фамилия? – повторил Голубев мирный вопрос.

– Бро-ось трепа-а-аться! Понаедут сюда, и каждый – начальство! Видал я!..

– Надеин его фамилия. Гентий Кузьмич, – подсказала хозяйка от порога, не выпуская из рук длинной кочерги.

– А ты молчи! Пройди-свет! Мало тебя… – зыркнул Гений в сторону.

– Значит, Надеин? Так и запишем, – сказал Голубев с невозмутимым равнодушием и сделал пометку в блокноте. Его и рассмешила, и несколько укрепила эта допотопная кочерга. – Когда освободился?

– Да ты чо, в натуре! На испуг, что ли, хошь взять? Ты кто, опер, что ли? – глаза вроде бы протрезвели и заметались.

Голубев пошарил пальцами в нагрудном кармашке и не достал, а только выдвинул чуть-чуть и показал Гению краешек журналистской книжечки. Удостоверение в красной обложке действовало безошибочно.

– Прошу отвечать на вопросы и не оскорблять свидетелей, а то, кроме двести шестой, и другую статью можете схлопотать. Вот так, Гений Кузьмич.

– А плевал я!

Гений попробовал встать, но тут же почему-то передумал, опасливо глянул на верхний карман Голубева. Сказал уже с заметным спокойствием:

– Дело тут не твое. Протокола не составишь!

– Почему же? Налицо двести шестая, часть первая. Пока! – Голубев вдумчиво и обещающе посмотрел в мутные глаза, поднял палец. – Пока! А дальше посмотрим. Может и вторая часть образоваться… Освободился-то, надо полагать, условно-досрочно? Старый срок тоже еще мельтешит за плечами? Или – как?

– По звонку! – отмахнулся Гений.

– Жалко… Значит, не снизошло начальство, не оценило. Та-ак… Теперь сообщите род занятий.

– Да я… Я ж токо приехал!

– Он собак гоняет, – снова подсказала от порога тетя Груня и пристукнула кочергой об пол. На Голубева она посматривала теперь с явным расположением. Прямо на удивление как хорошо вышло: и драки не было, и вот все вроде уже к концу подходит. Так-то оно бы еще ничего…