Ошибки рыб - [6]

Надежда Прудникова пела прекрасно, ее и впрямь взяли в хор, расписывала на фабрике платки Лидия, талантливая швея, а Вера была искусная вышивальщица. Надежда умерла раньше всех — в восемьдесят пять лет, из-за сердечного приступа. В восемьдесят она интересовалась, что нынче носят, просила модную стрижку сделать.

— Ты что же, Света, — говорила она племяннице, старательно ее подстригавшей, — в балерины не пошла? У тебя ноги длинные, подъем, как у Улановой, ты стройная, складная. Чаю с вареньем хочешь? С каким вареньем? Езди ко мне в гости почаще, пока я жива, и муж твой пусть приезжает.

Торговала Надежда Прохоровна цветами, дача в цветах утопала, делала искусственные цветы из кожи, из шелка — на платья да на шляпки.

— В самом главном ателье города на Невском манекены с моими лилиями в витрине.

Цветочница пережила блокаду; дом ее стоял на Охте.

— 30 сентября всегда навещайте меня на кладбище: именинный день — Вера, Надежда, Любовь и мать их София.

Дачу тети Нади в Горах, подо Мгою, строили сами, дом был поделен пополам: в одной половине Надежда Прохоровна с мужем, в другой — его первая жена с дочерью. Первая жена любила раскладывать пасьянсы. На ее половине топилась печь, жили и зимой, а Надежда с мужем съезжали в город. Жены не то что не любили друг друга, но всегда ревновали, до глубокой старости, хотя ладили как-то.

На дачу с Охты и с дачи домой всегда возила Надежда Прохоровна почти не выцветшую серебристо-умбристую фотографию двенадцати светлоглазых красавиц сестер Прудниковых.

— Я третья слева в первом ряду.

— Да я вас, тетя Надя, узнала сразу.

— Так уж и узнала. А рядом со мной Устенька, Иустина, ей нелегкая судьба выпала, я тебе потом про нее расскажу, самая очаровательная была. Родители всё на мальчика надеялись, а одни девушки получались. Зато какие. Портрет в портрет.

Премии

Премия за подвижничество. Номинация «За честь и достоинство». Награды за наличие совести, милосердия, порядочности. Редкие лауреаты на всем пространстве страны от Чопа до Кушки. Аплодисменты. Овации. Фальшивый восторг телеведущих. Телезритель из глубинки перед двумя старыми телевизорами: в одном только изображение, в другом только звук.

Военный прокурор

Когда моя двадцатидвухлетняя матушка оставила своего отца умирать на станции Поворино (он был в жару — тиф? пневмония? — и в дистрофии, он выгнал ее из палаты пристанционной больницы: иди! иди! живи! — их эвакуировали на юг, фашисты наступали навстречу, состав остановили, отец и дочь плакали, он остался, она бежала), с собой у нее были только туфли новые бежевые, чудные туфли на каблуках, довоенный подарок отца красавице дочери.

Она бежала по шпалам с другими бывшими пассажирами эшелона, бежала назад, на север, плача, прижимая к груди обувную коробку.

Далее последовало немыслимое путешествие с юга в Сибирь, путаный маршрут, вагоны, составы, стрелки, кто-то дал ей старое одеяло, кто-то — драное пальто. В одном из городов остановил ее добрый прохожий:

— Девушка, идемте ко мне, вы ведь беженка, а у меня квартира пустует, что ж вам на вокзале спать? Поживите у меня, чаю попейте, согрейтесь.

Она пошла доверчиво, радуясь. Он чуть было не изнасиловал ее, но ей повезло, она убежала, правда, босиком, одна поношенная туфля осталась в нехорошей квартире, от другой на бегу оторвалась подошва. Добрые люди одарили ее старыми калошами (обе на левую ногу).

Неведомыми путями добралась она до Новосибирска; некогда звался он Новониколаевском, и жила в нем мирной дореволюционной жизнью семья Захаровых: отец, инженер-путеец из крестьян, окончивший в Петербурге Институт железнодорожного транспорта, мачеха, шестеро детей, в том числе Анна, ее будущая свекровь.

И в Новосибирске на улице встретил ее муж любимой тетушки Капитолины Арсеньевны, военный прокурор по фамилии Маслов.

— Нонна, ты ли это?! Что ты тут делаешь?

Он едва ее узнал, она обмотана была драными платками, обвязана мешками, тряпками прикручены калоши на левую ногу, вместо шали видавшее виды полуобгоревшее одеяло; шла она, вцепившись в полуразвалившуюся коробку с парой бежевых туфель.

Маслов, используя свои связи и каналы, отправил ее в Киров, как отправил бы посылку с оказией; и она доехала до места назначения.

В Киров эвакуирована была Военно-медицинская академия, туда наезжал из блокированного Ленинграда (на фанерном, что ли, самолетике) мой дед Галкин, академический профессор; там доучивался папенька мой будущий, курсант одного из последних курсов, маменькин жених не знаю с какого класса школы. Они быстренько поженились, и через девять месяцев появилась я на свет. В комнатушке при госпитале жили наезжавший в Киров дед, его безумная старая мать, бабушка Анна, мои папенька с маменькой; колыбельку мою подвесили к потолку.

Я обязана была жизнью военному прокурору, он несомненно являлся посланником Судьбы, наместником Рока, прокуратором Провидения, он был стрелочник эпохи, ее Харон. Скольким людям подписал он подорожную на тот свет? Мне он подмахнул, не глядя, пропуск на этот.

Похороны кукол

Людмила Владимировна Балмасова, внучка Ивана Петровича Павлова, улыбнулась, глядя на одну из фотографий семейного архива (на фотографии в келломякской траве хохотали две маленькие коротко остриженные беленькие девчушки, Милочка и Манечка, держа огромных кукол):