Ошибка Синей Бороды - [38]

От Дожона до замка Тиффож на машине по шоссе километров тридцать – полчаса на легковушке. Но. Если срезать по грунтовке, получится на треть короче.

Надо будет уговорить владельца машины отправиться по короткой дороге. Если удастся уговорить... Если дорога расчищена... Если вообще получится найти сумасшедшего, который согласится их подвезти - в темноте, далеко за город, вечером перед Рождеством...

В любом случае придется раскошелиться. То, что сэкономил на дороге в Нант, потратится на дорогу в замок. В двойном размере. Или даже в тройном. Имеет смысл? Отказаться от затеи пока не поздно? Ждать еще год? Выдержит ли он? А Жаннет? Жалко ее разочаровывать. В конце концов что такое сотня евро, если она сделает счастливой любимую девушку. Не просто любимую - будущую жену. Мать его детей.

Припомнил содержание портмоне, лежавшего в левом переднем кармане джинсов. Тощий, потертый, не производящий впечатления кошелек отчетливо встал перед глазами. Имелось два отделения для бумажных денег, кармашек с кнопкой – для монет. В потайном отделе, защищенном молнией, покоился банковский пас.

Так, подведем баланс. Мелочь не считается. В двух отделениях лежит ровно сотня разными купюрами - последняя сумма, которую он имел право снять со счета наличкой. На пасе осталась возможность платить безналично - с кредитом в пятьсот евро, но про эту опцию можно сегодня забыть. Итак, баланс положительный и звучит следующим образом: если придется искать лифт до замка, наличных должно хватить расплатиться.

Еще останется на мелкие нужды - в обрез, без разгула, но они с Жаннет не собирались шиковать. Хорошо, что обратные билеты на маршрут Дожон-Нант приобретены. «Рискнем продолжить вояж», - мысленно сообщил Жюль  собственному отражению в окне, которое превратилось в зеркало из-за черноты снаружи.

Для закрепления уверенности он кивнул себе в окне. В тот же момент, как по команде, свет в поезде отключился.

Обычное дело - кратковременная потеря контакта. Не паниковать!

Наступила кромешная темнота, когда не замечаешь разницы, если закроешь-откроешь глаза. И  странное дело: воцарилась такая же кромешная тишина, будто вагон вымер.

Давно замеченный эффект: в темноте люди или замолкают, или начинают говорить шепотом. Почему? Никто не знает. В темноте ощущаешь себя неуютно. Неуверенно. Темнотой управляют темные силы. Человек бессознательно, предрассудочно боится их спугнуть. Или разбудить. Или прогневить.

В-общем, старается бестолку не шуметь, из толпы не выделяться, не строить из себя царя зверей. Или венец природы. Или покорителя Галактики в масштабах Солнечной системы. Неоправданная мания величия – не более того. На самом деле мы пугливы до безобразия, от каждой мелочи замираем от страха. Свет потух – в душе первобытный ужас. Потому что знаем, кого боимся: темноты, в которой затаилась гнетущая неопределенность.

По инерции Жюль продолжал смотреть в заоконное пространство, черное, как Вселенная, в которой отключили звезды. Вдруг – волосы на голове зашевелились и стали подниматься. Он заметил нечто ужасное, что не помещалось в сознании. Сверхъестественное, не подобающее происходить в современном мире, которым управляют супер-реалистичные фейсбук и твиттер: с той стороны окна на него смотрела самая настоящая, каменная химера Стрикс.

«Дремучее средневековье», - потерянно подумал Жюль и отшатнулся, вжавшись затылком в спинку кресла. Он ее узнал - по фото в разбитом телефоне подруги. Это она сидела на карнизе позади Жаннет и ухмылялась в объектив ее живыми глазами. Теперь черты Стрикс находились на месте: оскалистый рот, грозно нахмуренные брови и мертвые глаза статуи. Она летела параллельно поезду, хлопая гигантскими крыльями. Не перьевыми, как у птиц, а перепончатыми, как у собак. Летучих. Из вида рукокрылых, семейства крылан.

Повернув длинную шею – из камня, не забывать! – Стрикс незряче, не моргая, глядела на Жюльена. Да как она могла моргать, если вырезана из негибкого монолита, супертвердой скалы? Глупость - подумалось. А как она могла лететь, да так, что шелест крыльев доносился снаружи?

Внешний холод передался Жюлю сквозь стекло, заморозив лицо, проникнув в тело через самопроизвольно открывшийся рот. Вспомнилось ощущение из детства, когда он переел мороженого и перестал чувствовать губы, язык и щеки изнутри. В живот заполз студеный ужас, по пути заставив замереть сердце.

 Жюль хотел отвести взгляд от химеры, но будто сам окаменел. Не в силах ни вздохнуть, ни пошевелиться. Он слышал шорох ее крыльев и шумное, нездоровое, шипящее со свистом дыхание курильщика, умирающего от неоперабельного рака легких. Или от запоздало обнаруженного туберкулеза, отягощенного вирусной пневмонией.

«Не верю!» - в отчаянии хотел крикнуть мозг, чтобы освободиться от парализующего видения. Но, вступив в противоречие с собственными помощниками - органами зрения и слуха,потерял способность пошевелить хоть извилиной...

24.

Зажегся свет. Жизнь в вагоне ожила и задвигалась, будто ничего сверхнеобычного не произошло. Мамы продолжали покрикивать на детей, дети - счастливо хохотать, соседи – молчать друг с другом, Жаннет – спать. Счастливая, подумал Жюль, впервые в жизни - с черной завистью. От которой стало неловко, но ничего не мог поделать.