Ошибка Одинокого Бизона - [6]

В форт Бентон мы прибыли ровно через три месяца. В нашу честь подняли флаг и выстрелили из пушки. Служащие форта, а также пять тысяч индейцев племени черноногих толпились на берегу.

Никогда не видел я такого множества индейцев. Мужчины и женщины были высокого роста и очень красивы. Я заметил, что одежда их сделана из дубленой кожи, а длинные волосы аккуратно заплетены в косы. Многие, здороваясь с дядей Уэсли, пожимали ему руки и, казалось, рады были его видеть.

Дядя поздоровался с начальником форта Кульбертсоном, тот потрепал меня по плечу, и вместе мы направились к форту. Когда мы входили в ворота, навстречу нам выбежала высокая красивая индианка в ситцевом платье, клетчатой шали и вышитых мокасинах. К моему великому удивлению, она бросилась на шею дяде Уэсли и поцеловала его. Но еще больше я удивился, когда увидел, как обрадовался ей дядя. Сказав индианке несколько слов, которых я не понял, он обратился ко мне:

— Томас, это твоя тетя. Надеюсь, вы будете друзьями.

От неожиданности я так растерялся, что едва мог выговорить:

— Хорошо, дядя.

Женщина с улыбкой повернулась ко мне, обняла меня, поцеловала, стала гладить по голове, приговаривая что-то на языке черноногих. Голос у нее был удивительно чистый и мелодичный. Дядя перевел ее слова:

— Она говорит, что постарается заменить тебе мать. Просит, чтобы ты ее полюбил и всегда обращался к ней за помощью и советом.

Не знаю, почему я с первого же взгляда почувствовал симпатию к этой индианке; быть может, голос ее и ласковая улыбка сразу сломила мою робость и недоверие. Я схватил ее за руку и, улыбаясь сквозь слезы, прижался к ней. Вслед за дядей Уэсли и его женой я вошел в комнату, находившуюся в дальнем конце длинного строения из глины, которое замыкало форт с восточной стороны. Здесь, по словам дяди, нам предстояло жить в течение ближайших месяцев.

Комната была очень уютная, и я почувствовал себя как дома. Против двери я увидел большой камин из камня и глины; над ним висели на крючках ружья, пороховницы и патронташи. Два окна, выходившие во двор, пропускали много света. Перед камином стоял диван, покрытый шкурами бизонов. На полках в углу были расставлены тарелки и кухонная посуда. Дальний конец комнаты, отделенный перегородкой, служил спальней. Дядя мне сказал, что спать я буду на ложе из шкур, под окном, справа от двери.

На следующий день дядя показывал мне форт и знакомил со служащими — агентами, портными, плотниками, кузнецами, приказчиками. Все постройки форта были из камня и необожженных кирпичей. Входя в главные ворота, вы видели три длинных строения, замыкавших двор с трех сторон; строение, находившееся с восточной стороны, было двухэтажным. Высокая стена с пробитыми в ней воротами защищала форт с юга, выходила к реке и примыкала к задним стенам домов. В северо-западном и юго-восточном углах форта возвышались двухэтажные бастионы с пушками.

К вечеру разгрузили габару, внесли в дом наши сундуки и распаковали вещи. Мои учебники и книги, принадлежавшие матери, мы расставили на полках, в тот же вечер я под руководством дяди Уэсли принялся за учение. В следующем году я должен был поступить в школу.

Вряд ли какому-нибудь мальчику жилось лучше, чем мне, в этом форту, далеко за пределами цивилизованного мира. Каждый день приносил новые впечатления. Сотни индейцев приходили в форт обменивать меха на товары. Я завязывал с ними знакомство, изучал их наречия и обычаи. В этом мне помогала Тсистсаки (Женщина-птичка), жена дяди. У нее не было детей, и меня она полюбила, как сына. В ее глазах я был чуть ли не совершенством: что бы я ни делал, все было хорошо. Она дарила мне костюмы из дубленой кожи и мокасины, на которые нашивала узоры из игл дикобраза, выкрашенных в яркие цвета. Это была парадная одежда, но я пользовался каждым удобным случаем, чтобы надеть ее и прогуляться по двору, вызывая зависть всех мальчиков-индейцев.

Быстро пролетела зима. С наступлением весны дядя начал поговаривать о том, что мне пора ехать в Сан-Луи, а оттуда — в штат Коннектикут, к подруге моей матери, которая должна была позаботиться о моем образовании. Дяде я не возражал, но вел долгие беседы с тетей Тсистсаки. Как-то вечером мы с ней вдвоем повели атаку на дядю и долго убеждали его не отсылать меня из форта. Мы приводили такие веские доводы и в конце концов так горько расплакались, что дядя пошел на уступки и больше не заговаривал о моем отъезде.

Постоянным нашим гостем был племянник Тсистсаки, мальчик, старше меня на несколько лет. Звали его Питамакан — Бегущий Орел. Мы сразу понравились друг другу и вскоре подружились. Индейцы — во всяком случае индейцы племени черноногих — вкладывают в слово «друг» смысл более глубокий, чем мы, белые. Друзья-индейцы остаются друзьями до конца жизни и почти никогда не ссорятся. Не ссорились и мы с Питамаканом.

И дядя Уэсли и жена его радовались нашей дружбе.

— Питамакан — честный, добрый и смелый мальчик, — говорил мне дядя. — Он унаследовал все лучшие качества своего отца, великого воина; да и мать его

— славная женщина. Постарайся быть достойным его дружбы.

Если не считать Батиста Рондэна, снабжавшего форт дичью, Питамакан был единственным человеком, с которым мне разрешалось охотиться на бизонов и других животных, бродивших по окрестным равнинам. Охота, прогулки, учение заполняли день, и мне казалось, что время летит слишком быстро.