Ошибка - [6]

Да, он хитроумно укреплял свои позиции, заверяя, будто это послужит всеобщему благу. И сегодня оно не иначе. Выбрав подходящий момент, он всегда перекидывался на сторону сильнейшего: то заключал союз с католиками, то с лютеранами и без всякого смущения взывал к помощи великих государей вроде короля Пруссии или австрийской императрицы. Правда, только в тех случаях, когда "средние" государства все вместе м"гли проглотить Франкенфельд-Бирнбах.

Теперь у него куда меньше пространства для маневра, яо приемы остались прежними. Как он умеет стравливать район с областью, торговые организации с транспортными! Снабжение населения товарами ширпотреба для него до той поры на первом месте, пока ему кажется, что наверху этому придается большее значение, нежели экспорту. А то, что настроение рабочих из-за постоянных сверхурочных падает при этом до нуля, его не беспокоит. Что творилось на фабрике, когда бирнбахская пивная кружка с охотничьим соколом на крышке стала неожиданно пользоваться успехом в Канаде! Все остальные производственные процессы были приостановлены, и даже краснодеревщиков и художников-реставраторов поставили к керамическим печам. Во всех магазинах города и района месяцами нашей продукции не видели, даже наших знаменитых столиков красного дерева на одной ножке и картин с историческими памятниками Бирнбаха. Целый год потребовался потом фабрике, чтобы войти в привычный ритм. Два краснодеревщика подали заявления об уходе, распрощался с нами и один из лучших реставраторов. Однако Эрнст Август свою порцию похвал в печати получил. И хотя некоторое время фабрика числилась среди невыполняющих план, его, директора, позиции укрепились.

Все повторяется: этот человек, обладающий некоторыми достоинствами, старается возвыситься любыми способами. Когда такой человек находится на скромной должности, не имея ни славы, ни власти, беда невелика, большого ущерба обществу он не принесет. Но если он поднимется и расправит крылья, дело принимает иной оборот. Его удары локтями становятся болезненными, он стремится использовать в собственных интересах любого встречного-поперечного, и не сдобровать тому, кто дает ему понять, что знает его взгляды, но их не разделяет и его истины не приемлет.

Примерно двести лет назад я знавал многих, кто надолго отправлялся в тюремную башню только потому, что считал: в таком карликовом государстве, как Франкенфельд-Бирнбах, следует управлять демократичнее и без той безудержной роскоши, которая принята властителями империй. Резчику по дереву Рому, одному из немногих моих друзей, отрубили кисти рук, потому что на одном рельефе он придал придворным дамам и господам "в высшей степени неподобающие черты". Так, например, в воре, залезшем крестьянину в карман, было замечено сходство с самим Эрнстом Августом. Еще горше судьба молодого поэта Виттгштока, который издал под псевдонимом стихи, высмеивающие расточительность графини фон Рудов. Его подвергли столь мучительным пыткам, что он лишился рассудка.

По сравнению с этими карами, которые граф считал совершенно оправданными, мелкие интриги Эрнста Августа против людей, противящихся его диктаторским замашкам на фабрике, можно счесть безобидными. Художник Бендорф, с которым мы до его отъезда из города отлично ладили, поместил однажды в стенной газете карикатуру, вызвавшую много смеха. Директор и ряд его сотрудников были изображены в виде гонщиковвелосипедистов, которые на соревнованиях за "Серебряную бирнбахскую кружку" сильно толкали в бок своих соперников. Эрнст Август улыбнулся при виде этой карикатуры (в отличие от начальника планового отдела Бирке, сразу начавшего брюзжать), но позаботился о том, чтобы у Бендорфа хлопот прибавилось. Почему-то вдруг его смелые эскизы для стильной мебели и напольных ваз перестали вызывать интерес производственников, а принимались только малозначительные проекты. Его, и без того потерявшего в заработке, перевели еще и в более низкий разряд тарифной сетки. Он подал заявление в конфликтную комиссию, и после некоторых .проволочек ему все же выплатили полагавшееся за эскизы вознаграждение и вернули на прежнюю должность. Но работа перестала приносить человеку радость. Его начали сверх всякой меры загружать срочными заказами, и он не то что не мог отпроситься на полчаса, ему и вовремя уйти со службы не удавалось. Бендорф стал вспыльчивым, раздражительным и однажды после нелепого скандала, возникшего, что называется, на пустом месте, бросил на стол заявление об уходе.

Нечто похожее произошло с одним из наших мастеров-часовщиков, поэтом-любителем Циммерлингом, позволившим себе на общем собрании взять на прицел чрезмерно пылкие похвалы Мани Клотц в адрес нашего директора. Он встал и прочитал сатирическое стихотворение - весь зал так и покатился со смеху. Но когда производство часов-кукушек временно сократилось, кому-то сразу пришла в голову идея перевести Циммерлинга в отдел упаковки. Он возмущался, отказывался, размахивал руками и случайно разбил при этом дорогую имитацию охотничьего ружья XVI века - спецзаказ для Швейцарии. Под суд его не отдали и денег за ущерб не потребовали. Ему, можно сказать, повезло. Но при всем этом везении он от огорчения заболел желтухой. От которой и лечится по сей день.