Ошибка физиолога Ню - [7]

Сентябрьский ветер стучится в окна школы жидкими ветвями чахлой липы. Сучья царапают стекла, а влетевшие в форточку листья долго, как бабочки, кружатся по классу и отвлекают ребят.

Иван Иванович вызывает Авдеева к доске. Вот этого-то Сережа не ожидал. Его давно подмывало рассказать ребятам сегодняшнюю историю с Иваном Ивановичем, но он чувствовал всю безнадежность этой попытки: не поверят. Иван Иванович спрашивает что-то о семействе зонтичных. А Сережа стоит у доски и молчит.

Все ждали, конечно, что Иван Иванович разведет руками, потом снимет пенсне в, протирая его платком, повернется вместе со стулом к Авдееву и строго скажет:

- Что же вы, Авдеев, не заглянули в учебник- А?

Но Иван Иванович не снял пенсне, не повернулся со стулом, а чему-то чрезвычайно удивился и стал тревожно прислушиваться.

Все испытующе смотрели на учителя, а учитель все сидел, молчал и удивлялся.

Уж много листьев влетело в форточку. Ветер бросил два окурка, клочок розовой бумаги, и только тогда прозвонил звонок.

Иван Иванович не положил журнал, как обычно, в портфель, а взял его со стола за угол и тяжело пошел в учительскую.

В среду вечером, когда солнце только что скрылось за стеной огромного соседнего дома и низкая школа поплыла в дрожащих сумерках, стало известно, что Иван Иванович умер. Ребята осторожно двигались по темным коридорам, тревожно шептались и смотрели друг на друга удивленными, широко раскрытыми глазами.

Юра, староста класса, решил пойти к директору, проверить слухи и вообще, как он говорил, подражая Ивану Ивановичу, "уточнить ситуацию".

Вот жил человек, жил тихо, спокойно, казалось, и нечем вспомнить, а умер, и многое вспомнилось. Выяснилось, какими многими достоинствами обладал Иван Иванович..."

Иван Алексеевич умолк, приглашая соседей продолжать рассказ.

- Знаете, заметно, что вы преподаете литературу, - с видом прокурора комментировал доктор, - следуете литературным образцам девятнадцатого столетия: немного растянуто, книжно, но, в общем...

- В общем... ты, чужестранец, нахал! - комментирует журналист комментатора. - Иван Алексеевич, продолжайте лучше вы сами, вы ведь хорошо знали Ивана Ивановича. Вам легче, чем кому-либо, его похоронить.

И Иван Алексеевич стал рассказывать дальше.

"За гробом идет вдова Ивана Ивановича. Ее под руки ведут знакомые учительницы. Она держалась бы совсем бодро, если бы подруги не так усердно таскали ее из стороны в сторону, стараясь справиться с ее расстроенной походкой. До ее сознания еще не дошло все случившееся. Там, где-то глубоко, остается неуверенность в реальности происшедшего. Она печальна как-то на всякий случай: а вдруг Иван Иванович на самом деле умер... Только все кругом стало как-то неестественно легко, бутафорно. Вот подымаются ноги у лошади, но легко, без напряжения, сами. И лошадь, кажется, не имеет к этому никакого отношения. И колеса похоронной кареты крутятся тоже сами. И дома какие-то неестественные, немного искривляются, тихо струятся, подойти, ткнуть пальцем, они проткнутая насквозь, закачаются и исчезнут... За Юлией Александровной идет директор с новым обществоведом. Директор хотел выяснить, как он говорил, "физиономию нового человека" и потому решил пойти рядом с ним.

Директор сильно хромает на правую ногу и как-то странно, в бок, как будто собирается сообщить что-то важное на ухо соседу, а, когда сосед инстинктивно поворачивает голову, приготовляясь слушать, директор моментально отшатывается в сторону, сильно озадачивая непривычного собеседника.

К тому же на тощем лице директора натянута какая-то непроницаемая маска: ни за что нельзя узнать, доволен он или не доволен, согласен или не согласен, зол или весел, наконец, умен или глуп. И какая-то непроницаемость, которой "многое известно", и "будьте уверены, со временем примутся надлежащие меры". За эту непроницаемость не любили педагоги директора, боялись даже.

Обществовед уже раза три делал внимательное лицо, сжимал значительно губы, давая тем звать, что каждое слово будет внимательно выслушано и принято к сведению, а директор все молчал и качался, как маятник.

- Необходимо самым решительным образом, - строго говорил директор, отчеканивая каждое слово энергичным движением палки. - Самым решительным, повторил он. - Самым, самым, самым...

Директор начал говорить, не подумав о конце фразы, и теперь испытывал затруднения.

- Необходимо самым решительным образом, - напомнил обществовед.

- Да, да!.. - резко отчеканил директор и, внезапно перестав хромать, быстрым крупным шагом перешел на левый фланг процессии.

Этот маневр директор проделал так решительно и торжественно, что остался доволен собой: в трудную минуту все-таки не ударил лицом в грязь, нашелся. Директор даже остановился и ласково погладил носком ботинка круглый булыжник. Но в этот момент дошло до сознания, что нелепое это занятие - стоять посредине улицы и возить ногой по булыжнику. Кто знает, что могут подумать. Покосился на литератора. Директор подозревал, что литератор - насмешник. Вдруг литератор подойдет и скажет со своим скептическим выражением лица: "А хорошо ли это?" Литератор, к счастью, ничего не видел.