Ошибись, милуя - [60]

— Господа, вы забываете, что я дома…

— Просят-с, — с чесночным присвистом подтвердил здоровяк и четко развернулся, освобождая Огородову дорогу на выход.

— Именем закона вы, Огородов, арестованы. — Штабс-капитан при этом вроде слегка поклонился Огородову и, кинув руки за спину, прошагал к дверям, их кто-то услужливо перед ним распахнул с той стороны.

— Испугали они тебя, бабка Луша, — сказал Огородов, надевая пиджак.

— Не приведи господь, всего нагляделась. Вот этот кавалер, никак, уж раз третий у меня, — бабка указала на здоровяка.

— Притон у тебя, старая, — вызверился здоровяк на хозяйку. — Гляди, матушка, достукаешься. Кха.

— Вот-вот, одна лютость. Ты, Семен, с имя не зубаться, — наказывала бабка Луша, выйдя следом на крыльцо. — Слышь-ко, не зубаться. Разве осилишь. А худа они у тебя не найдут. Молиться за тебя стану. Слышь-ко?

Семен Григорьевич уж от калитки прощально помахал бабке Луше и крикнул:

— Письма мои из дому прибереги. И не хворай.

XXV

Следствие затянулось. Огородов проходил по делу как особо опасный политический преступник, связанный с террористической организацией, для которой добывал динамит.

Когда при убийстве генерала Штоффа была взята Зинаида Овсянникова, у ней изъяли бомбу, начиненную так называемым венским динамитом. Следствием было установлено, что венский динамит имелся только в Охтенских артиллерийских мастерских. Под арест были взяты все, кто имел доступ в склад взрывчатки, но уличить в преступлении никого не удалось. Тогда жандармское управление распорядилось держать подследственных в заключении ровно полгода, и если за это время динамит контрольной партии больше нигде не будет перехвачен, то вывод может быть только один: вынесли его из мастерских именно подозреваемые.

И дело отложили как бы на вылежку.

Посадили Семена Огородова в «Кресты». Это знаменитая санкт-петербургская тюрьма на Выборгской стороне, называемая так за то, что два ее корпуса, по пятьсот камер в каждом, возведены крестом. Вся тысяча камер — одиночки, так как рассчитаны на отпетых уголовников. Однако после революционных событий 1905 года «Кресты» были превращены в подследственную тюрьму для политических заключенных, которых набивали в камеры и по три, и даже по пять человек. Содержались здесь и осужденные, но преимущественно на малые сроки.

Огородов провел в «Крестах» более шести месяцев. Много он перевидел людей за это время, со многими познакомился и даже завязал что-то похожее на дружбу, но обитатели его первой камеры оказались самыми памятными.

Его привели в 717-ю камеру, где уже ютилось двое: учитель мужской гимназии из Пскова Павел Митрофанович Сабанов и студент Медико-хирургической академии, сын известного казанского профессора-медика Гвоздева.

Студент Гвоздев был с детства болен чахоткой и время от времени ездил лечиться к немецким докторам в Германию. В городе Содене, где он лечился, его привлекли в свой кружок анархисты, и ослабленная в неизлечимом недуге душа его быстро и горячо прикипела к злобному учению. Гвоздев загорелся жаждой немедленных всесокрушающих действий, ненавидя все живое, сильное и здоровое.

Минувшим летом на курорт Содена для отдыха приехал великий князь Константин Николаевич. Переживая трудное обострение болезни, в крайне подавленном состоянии духа, Гвоздев написал письмо Гоцу, возглавлявшему революционно-анархический центр русских за границей, прося у него разрешения убить великого князя.

«Мне, — писал Гвоздев, — жить осталось совсем немного, я ничем не рискую, и, если только партии желателен мой шаг, я без труда сделаю это».

Письмо отчаянного студента было перехвачено немецкой полицией, возле великого князя учредили охрану, а самого Гвоздева сопроводили в Россию и вместе с его письмом передали санкт-петербургской полиции.

Профессор Гвоздев через влиятельных особ при дворе затормозил разбирательство дела сына и добивался аудиенции у великого князя Константина Николаевича. Пока видный, с мировым именем, ученый обивал пороги высокопоставленных сановников, его сын Сережа угасал в 717-й камере «Крестов».

Учитель Псковской мужской гимназии Павел Митрофанович Сабанов, другой сидевший в камере с Огородовым, отбывал годичное тюремное заключение за то, что, будучи членом I Государственной думы, подписал Выборгское воззвание, приглашавшее всех крестьян Российской империи протестовать против произвольного роспуска Думы и прекратить уплату государству податей и налогов.

Сын сельского лавочника, Сабанов окончил Московский сельскохозяйственный институт со званием агронома-техника и был ярым противником русской общины.

Когда Огородова привели в 717-ю камеру, Гвоздев и Сабанов уже успели озлобить друг друга и потеряли охоту к болтовне. Цементная коробка три на шесть шагов, с узким, высоко поднятым окошком, встретила Огородова тишиной и сыроватой устойчивой вонью. Под окном привинченный к стене столик, вдоль длинной стены, слева при входе, тоже на болтах, — кровать. У дверей ведро под крышкой, возле него высохшие потеки грязи, втертые и вкипевшие в цемент.

Больной Гвоздев целый день лежал на койке, лицом к стене, под вытертым солдатским одеялом, с рваными кромками и тюремным вензелем. Он, видимо, все время хотел спать, а кашель непрестанно мучил его, потому он часто вздрагивал и заходился, но кашлял как-то тихо и беспомощно, с захлебом. После каждого приступа так замолкал, что, казалось, совсем отошел.