Осенняя женщина - [5]

Милая Миа! Возможно, ты была единственным счастливым человеком в том проклятом городе. Каждый мог быть счастлив, если не осознавал своего несчастья. Кристине только и оставалось, что брать с нее пример — запереться в собственном мире и отгородиться от невыносимого зловония реальности. «Я верю в бабочек, — говорила Миа. — Они ангелы. А отец Вилли говорит, что это не так. Иногда он бывает таким глупым!»

«Поделом вам, добрый священник Вилли! — думала Кристина. — На вашем месте я приложила бы максимум усилий, чтобы изменить о себе мнение Миа в лучшую сторону. Потому что истина принадлежит детям и сумасшедшим».

Кристина ловила себя на том, что мысленно продолжает обращаться к Миа. Наверное, потому что завидовала умственному «водоразделу», позволявшему Миа быть счастливой, не имея при этом никаких оснований для счастья.

Но теперь Кристине не надо сходить с ума, чтобы примириться с жизнью!

Три страшных года съедены, прокляты и забыты. Все осталось позади. По крайней мере, Кристине казалось, что позади. Несколько последних дней она просыпалась в федеральной тюрьме города Айзенхюттенштадт с криками, потому что видела совсем не то, что хотелось бы видеть.

Кристина уткнулась чуть ли не носом в окно, пытаясь разглядеть за пеленой мелкого дождя очертания родного города.

— Прибываем, — остановившись рядом, доброжелательно сказала проводница Нина, почему-то выделившая Кристину из всех пассажиров и бескорыстно поделившаяся с ней повествованием о своей нелегкой жизни. Да и не обратить внимания на Кристину было нельзя. Та ехала с одной сумкой, в странной широкополой кружевной шляпе, на тулье которой примостились давно выцветшие искусственные незабудки, и в пальто, похожем на бесформенное и безвкусное пончо, особенно любимое парижанками в холодную пору года. Все эти вещи Кристина выбрала сама в тюремном складе, никогда не пустовавшем благодаря Армии спасения. Наряд можно было бы назвать даже по-европейски элегантным и легкомысленным. А Кристина жаждала такой казаться — элегантной и легкомысленной. Как когда-то.

Сама Нина с расспросами не приставала. Как чувствовала, что не стоит. Впрочем, Кристина и не сказала бы правды. Как в той песне: «Начнет расспрашивать купе курящее про мое прошлое и настоящее. Навру с три короба, пусть удивляются. С кем распрощалась я, вас не касается».

— Поехать-то есть к кому? — Нина-проводница впервые спросила ее о чем-то личном.

— У меня родители в Минске, — ответила Кристина, едва улыбнувшись.

— А, ну смотри тогда… Если что, телефон мой у тебя есть.

Да, баба бабье горе за версту чует. Нину не обманул ни легкомысленный вид Кристины, ни ее счастливое щебетание о том, как она хорошо провела время за границей. За суетливостью и беззаботностью Кристина спрятала правду, как прячут небрежно разбросанное белье при появлении нежданных гостей. И еще она прятала тревогу. Нина видела слишком много людей, чтобы не почувствовать этого.

Поезд плавно изогнулся и покатился медленнее. Кристина увидела, что подъезжают они к большому зданию нового вокзала. По-европейски крытые переходы тянулись куда-то вверх. Но Европа в Беларуси приживаться, видимо, не хотела. Некоторые окна переходов были разбиты. Кристина усмехнулась, осматривая грязные перроны и переполненные мусорные урны. Теперь стало вполне очевидно, что она на родине. Такая милая сердцу домашняя простота и вечная неустроенность.

Попрощавшись е Ниной, Кристина с толпой пассажиров вышла из мраморной внутренности нового вокзала к двум башням на противоположной стороне привокзальной площади. Часы на башне показывали 8:50.

— Я приехала, — прошептала она, потому что обещала себе сказать это как только вернется. — Я приехала. Я приехала…

Минск поздней осенью всегда тосклив. Как и любой другой город, наверное. Но она любила его даже таким, потому что знала все его метаморфозы. Деревья несколько недель стоят голые и неприкаянные, открытые всем ветрам. А потом приходит декабрь и наряжает их в белые шубы. А там апрель не заставит себя ждать и в несколько дней оденет все озябшие городские деревья в живую и теплую зеленую дымку, похожую на мечты ребенка.

Кристина улыбнулась. Всего неделю назад она не позволила бы себе этого. И все из-за отсутствия нескольких передних зубов, которые сломались под кулаком душки Хайнса года два назад, когда она во второй раз попыталась сбежать. Те свои зубы она выплюнула по дороге в туалет, куда два мордоворота тащили ее освежиться после «воспитательной» беседы с Хайнсом. «Так ты будешь даже привлекательнее», — заметил он ей вдогонку. В тот момент она думала о том, что ему следовало бы открыть второе свое дело под вывеской «Удаление зубов — быстро и с гарантией». Наверняка его ждал бы успех.

Неделю назад тюремный дантист поставил ей временный мост. Зубы хоть и были инородным телом во рту, но это все же лучше безобразной щербатости. И вообще она выглядела и чувствовала себя сейчас намного лучше. Попав в тюрьму, она первым делом долго и тщательно терла себя мочалкой под душем. Регулярное и вполне приличное питание отогнало худобу.

Да, вот еще один скрытый талант доктора Хайнса: «Хотите похудеть? Спросите меня как». Вообще-то она много порассказала бы о способностях Хайнса, если бы кто-то поинтересовался, но в полиции ей задали всего несколько стандартных вопросов, заставили расписаться в какой-то бумаге, объявили ее незаконной мигранткой и переправили в тюрьму до начала окончательной депортации. Кристина тешила себя надеждой, что о Хайнсе расскажут другие. Было очевидно, что Хайнс крепко вляпался, если полиция так плотно села на него. Ну да это теперь не ее проблемы.