Осенняя смена меню - [4]

Шрифт
Интервал


Пауза.


Нет, все приходит с опытом, да. Она, наверное, не найдет отвертку. Мизансцены возьми. Их тоже искусство менять. А как ты думала? Даже слов порядок. Ну и сами слова. Тут все важно. Как говорю. Та к или не так… Я тебе откровенно сознаюсь, Ляля, меня не понимали, когда ставили. Когда ведь пишешь, все по-своему слышишь. А потом со сцены когда раздается, уже не твое, совсем не твое. Ты думал, тут смешно получилось, а у них, как на панихиде, хоть из зала беги. Или наоборот, он паясничать начинает, а ты ждал патетики, проявления высокого, понимаешь ли, чувства… ждал, зритель заплачет. Шиш он тебе заплачет. От режиссера, конечно, очень много зависит, это естественно. Редактор, когда печатали, все слова вычеркивал… вот именно, лишние. Еще критики есть. Были. В бытовики записали. А вдруг я философ, а не бытописатель? Может, я быт постольку поскольку люблю. Я предметность люблю. Вообще. Вещественность… Вещность… Я и слово люблю – предметным, конкретным… угловатым. Вещь как вещь. Как таковую… Не вещь в себе. А вещь…


Пауза.


В судьбе вещь. Вот как, да. В судьбе человека вещь. На ней судьбы печать. На вещи. Судеб!..


Пауза.


Мне бы реквизитором быть. Я люблю, когда декорации, как настоящие. (Осматривается по сторонам.) Чтобы стол столом был. Шкаф – шкафом. Стена – стеной. Вьюшка – вьюшкой.

Ляля(из-за ширмы). Чем-чем?

Роман Петрович. Вьюшкой. Вьюшка… Печная… Дверью – дверь. Моя вся жизнь в этой квартире прошла. Когда внизу ресторан возникал… мы с Ниной испугались, что выселят. Ничего, обошлось. Я у них за почетного гостя… был… всегда. Да.


Пауза.


А был маленьким, Ляля, тут у меня столько тайников было!.. Тут, в этой квартире, столько закутков разных… есть… от родителей…


Из-за ширмы выходит Ляля – в новом платье и туфлях. Счастливая.


Какая прелесть!.. Сейчас ты мне напоминаешь Нину мою… не скажу сколько лет назад… (Громко.) Нина! Нина!

Нина Львовна(из-за стены). Да подожди ты. Сейчас.

Роман Петрович. Не найдет отвертку. Она была в таком же платье… примерно… Когда я привел ее первый раз… вот здесь и стояла, вот тут… возле печки. Как ты.

Ляля. А вьюшка? Где вьюшка?

Роман Петрович. Что?

Ляля. Дядя Рома, вы говорили про вьюшку.

Роман Петрович. Вьюшка вот. (Показывает вьюшку – в стене.)

Ляля. Это дымоход?

Роман Петрович. Он самый.

Ляля. И можно открыть?

Роман Петрович. Смотри. (Открывает.)


Из дымохода – шум ресторана. Еще не музыка.


Ляля. Вот это да!

Роман Петрович. Понравилось? (Закрывает.)

Ляля. Почему же вы мне это никогда не показывали?

Роман Петрович. Столько раз показывал, что самому надоело сколько. Маленькая была, придете с отцом – обязательно: покажи вьюшку. Сколько раз приходили, столько раз и показывал. Ты и себя называла… вьюшкой.

Ляля. Я вьюшка?

Роман Петрович. Вот-вот.

Ляля. Я – вьюшка. Я – вьюшка.

Роман Петрович. Только, по-моему, ты сейчас пародируешь Чехова.

Ляля. Я – вьюшка! Я – вьюшка!

Роман Петрович. Не надо. Нехорошо.

Ляля(с придыханием). Я – вьюшка.

Роман Петрович. А я, маленький был, я зубы бросал молочные… Выпадет зуб – я туда его, в дымоход…

Ляля. Та к они до сих пор там, наверное?..

Роман Петрович. Зубы-то? Нет, провалились.

Ляля. В ресторан.

Роман Петрович. Тогда не было ресторана. (Опять открывает.)


Шум ресторана. Ляля заглядывает в отверстие.


Ну нет, не увидишь.

Ляля. А слышимость-то какая – с ума сойти!

Роман Петрович. Здорово, да?

Ляля. А не пахнет ничем. Вкусненьким…

Роман Петрович. Это же не вентиляция.

Ляля. И что, тараканов нет?

Роман Петрович. Кого?.. Типун тебе на язык. Такое заведение фешенебельное…

Ляля. Теперь я знаю, как вы пьесы пишете. Открыл вьюшку и слушай, что говорят.

Роман Петрович(обиделся). Сама додумалась? Я тебе обьяснял-объяснял, а ты… Ты хоть слово одно можешь разобрать? Тут же не понять ничего! И потом, неужели ты думаешь, я буду подслушивать?

Ляля. Там, кажется, начинают?

Роман Петрович. Пускай поедят. (Закрывает дыру вьюшкой.) Пускай поедят.

Ляля(смотрит на часы). Ого-го-го, времени сколько!


Звонок в дверь.


Голос Нины Львовны(взволнованный). Роман, это за тобой. Я открою.

Роман Петрович. Поздновато опомнились.


Входит Офицеров в сопровождении слегка обескураженной Нины Львовны. Последняя держит отвертку.


Офицеров. Мои приветствия Роману Петровичу. Ляля, ты великолепна. Я не понимаю, Нина Львовна, вы разве не собираетесь?

Нина Львовна(глядя подозрительно на Лялю, говорит нараспев). У Романа Петровича много работы. Да, Ляля, тебе идет. И туфли чудесные. (Определенно Офицерову.) Видите, машинка. (Садится за машинку и начинает ковырять в ней отверткой.) И я не здорова.

Роман Петрович. Вот именно.

Офицеров. Вы не идете на презентацию? Там же меняют меню!

Нина Львовна. Меню поменяют без нас. (Что-то подцепив отверткой, стучит по клавише одним пальцем).

Офицеров. Да вы что! Там же праздник! Праздник сегодня!..

Нина Львовна. Праздников много, а будней мало, Олег.

Офицеров. Фантастика.

Нина Львовна. Как раз нет. Как раз не фантастика.

Роман Петрович(глава дома). Ты что-то хочешь, Офицеров?

Офицеров. Я хочу арестовать вашу племянницу. С вашего разрешения.

Ляля. Алик… Олег… Михалыч… пригласил меня на смену меню. Или как там оно…

Офицеров. На осеннюю.


Еще от автора Сергей Анатольевич Носов
Член общества, или Голодное время

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дайте мне обезьяну

Новый роман известного петербургского прозаика Сергея Носова «Дайте мне обезьяну» — гротескная хроника провинциальной предвыборной кампании. В книгу также вошли пьесы для чтения «Джон Леннон, отец» и «Берендей», три новеллы.


Фигурные скобки

Прозаика и драматурга Сергея Носова не интересуют звоны военной меди, переселения народов и пышущие жаром преисподни трещины, раскалывающие тектонические плиты истории. Носов — писатель тихий. Предметом его интереса были и остаются «мелкие формы жизни» — частный человек со всеми его несуразностями: пустыми обидами, забавными фобиями и чепуховыми предрассудками. Таков и роман «Фигурные скобки», повествующий об учредительном съезде иллюзионистов, именующих себя микромагами. Каскад блистательной нелепицы, пронзительная экзистенциальная грусть, столкновение пустейших амбиций и внезапная немота смерти — смешанные в идеальной пропорции, ингредиенты эти дают точнейший слепок действительности.


Аутентичность

Сергей Носов родился в 1957 году в Ленинграде. Окончил Ленинградский институт авиационного приборостроения и Литературный институт им. А.М. Горького. Прозаик, драматург. Отмечен премией журнала «Октябрь» (2000), премией «Национальный бестселлер» (2015). Финалист премий «Большая книга» и «Русский Букер». Живет в Санкт-Петербурге.


Музей обстоятельств (сборник)

Всем известно, что Сергей Носов – прекрасный рассказчик. В новой книге собрана его «малая проза», то есть рассказы, эссе и прочие тексты, предназначенные для чтения как вслух, так и про себя широким кругом читателей. Это чрезвычайно занимательные и запутанные истории о превратностях жизненных и исторических обстоятельств. Короче, это самый настоящий музей, в котором, может, и заблудишься, но не соскучишься. Среди экспонатов совершенно реально встретить не только предметы, памятники, отверстия, идеи и прочие сущности, но и людей, как правило – необыкновенных – живых и умерших.


Морковку нож не берет

УДК 821.161.1-2 ББК 84(2Рос=Рус)6 КТК 623 Н 84 Носов С. Морковку нож не берет: [пьесы]. — М.: ИД «Городец-Флюид», 2020. — 432 с. — (Книжная полка Вадима Левенталя). Сергей Носов известен читающей публике по романам «Член общества, или Голодное время», «Франсуаза, или Путь к леднику», «Фигурные скобки» и многим другим, а также по многочисленным сборникам рассказов и книгам из серии «Тайная жизнь петербургских памятников». Но помимо всего этого в театрах по всей стране идут спектакли по пьесам Носова — ничуть не менее искрометным и остроумным, чем его проза.