Осенняя охота с Мурманом и Аленушкой - [2]

Улица. Это значит, что Мурман бежит ровно, примеряясь к Лехиным шагам, почти всегда слева от него и без попыток озорства. Да в этот миг хоть соседская шишимора дорогу перебеги, хоть курица под клыки подставься — Мурман ноль внимания, ибо он не просто так, а важную службу несет, выполняет хозяйский наказ: «улица», называется!

Подгорная улица преобразилась за последние годы, опять же Лехиным старанием: сам планы чертил, сам заклинания накладывал, чтобы выровнять все эти ухабы да ямы… Но за асфальтовые дорожки пришлось платить шабашникам-дорожникам, дорого платить. Дорого, да все проще, нежели с нуля выдумывать колдовство на производство асфальтовых покрытий. Денег Лёхе не жалко, он, несмотря на молодость, давно уже утратил вкус к деньгам и богатству, но — брать их откуда-то пришлось… современными наличными, дабы лишний раз не смущать малых сих архаическим видом золота и самоцветов. Оно не трудно, по большому-то счету, всего лишь хлопотно, однако же, гораздо менее хлопотно, чем изобретать колдовской велосипед. Так или иначе, результат налицо: улица Подгорная — самая ровная в деревне, самая чистая, не то, что при Петре Силыче, Лёхином отце… Тому все было хорошо, все подходяще: и ухабы, и нужник во дворе, и отсутствие телевизора..

Туман — густейший, просто чудо какой туман, грех такой упускать! Лёха остановился и примерился: проще всего колдовать словами, но жестами эффектнее… жаль, никто не видит… Лёха поднял перед собою обе руки на уровень плеч, слегка развел их и защелкал пальцами о ладони. Дунул.

Он и сквозь туман хорошо ощущал… понимал происходящее вокруг, но ему нравилось видеть обычным человеческим зрением — и вот уже не вязкая липкая мгла, а прозрачная ночь заполнила прорубленное волшебством пространство вдоль улицы Подгорной, от Лехиного дома и до самого приречного кустарника. Образовался словно бы коридор с полукруглым сводом, шириною в три метра, и высотою примерно столько же, если считать от крайней точки сводчатого «потолка». Даже с подсветкой. Освещение Леха специально не вызывал, видимо, само побочно приколдовалось, вобрав лучи от луны, от фонарей да освещенных окошек. Сей коридор не был пуст: метрах в двухстах застыла какая-то парочка… Типа, целуются… Вот они поняли, что оказались на виду, и со смехом нырнули в зыбкую плоскость тумана… Девчонка даже успела пискнуть что-то вроде:

— Дядя Леша, добрый вечер!..

Елы-палы! Это же Варенька Артюхова, почти взрослая девица, ведь только что была пигалица из начальной школы!.. А он уже, оказывается, дядя Леша… А мальчишку не успел узнать, впрочем, это не важно.

Леха плеснул левой рукой налево — коридорчик по улице Репина… И немного погодя, правой рукой направо — прорублен туман до самого конца по Песочному переулку… Словно бы траншея в сугробе. Кажется, облокотись на эту стену из густейшего тумана — выдержит. Колдовство слабое, еще зыбче летучих осадков, минут через пятнадцать выветрится, но деревенскому люду нравились подобные бескорыстные чудеса, тем более от самого Алексея Гришина… Откуда-то и дети взялись на улице, хотя, казалось бы время позднее. А, понятно, завтра выходные, в школу идти не надо. За Лехой и Мурманом увязалась целая ватажка малолетних сорванцов: скрытно бегут по туману вдоль коридора, сопят, смеются, даже пересвистываются «тайным» детским свистом, которому всех местных малышей, из поколения в поколение, домовые учат… Прячутся и, небось, думают, что Лёха и Мурман совсем уже лошки, неспособные расслышать инфразвуковые волны.

— Брысь по домам, а то у меня Мурман не кормлен! Сейчас ужинать отпущу!

Не очень-то убедительная угроза, но мальчишки отстали, видимо переключились на что-то более интересное для них, ишь — хохочут, заливаются…

И еще голоса… уже взрослые… друг дружку окликают, гулять по туману зовут… Без малого — праздник в деревне Черной. А вот Лёхе как раз наоборот — будни трудовые, на ночь глядя: там, у бабушки, трое гостей из Питера, приехали именно к Лехе, «по вопросу, не терпящему отлагательств», ходоки к Ленину, блин…

— А как же иначе, Лешенька!? То же и при Петре Силыче, покойном, было: кому же, как не к нему обращаться-то? Теперь к тебе, ты у нас самый-самый!..

— Угу, самый-самый… Пожарная команда, типа, из МЧС…

— Так и есть в миру, так и от века заведено: где почет, там и тягости. Стало быть, если ты не хочешь, чтобы они к тебе…

— Нет, нет, баб Ира, я сам к ним, то есть, к тебе приду. Во сколько лучше?

— Тогда так, Лешенька: пусть они отдохнут с дороги, да покормлю, да баньку им истоплю… Как раз часикам к десяти и приходи, к самовару, и за чаем все ваши дела и обговорите. Очень уж просились, ты уж с ними помягче… Народ весь солидный, уважительный.

— Ладно.

И вот теперь Леха идет к бабушкиному дому решать важные вопросы с гостями из Петербурга. Состав делегации — два колдуна и оборотень, все трое, со слов бабушки, увесистые ребята, не шишгаль случайная, стало быть и вопрос у них не праздный… Что означает в свою очередь… Да ничего хорошего не означает, кроме дополнительных забот. Раньше Лёха тоже был питерский, родился и вырос на Петроградской стороне, но лет пять как перебрался на постоянное обитание в деревню Чёрную, в отцовский дом, к бабушке поближе… С тех пор, как Лёха осиротел в одночасье, из родных у него осталась только бабушка, Ирина Федоровна. Если по крови считать — они чужие друг другу, никаким, пусть даже самым дальним и косвенным родством не связанные, да только бабушка Ира и внучек ее названный, Лёха, давно об этом напрочь забыли и вспоминать не желают, и живут теперь в одной деревне, бок о бок, тесно прижавшись друг к другу одинокими душами.