Осенний квартет - [45]

А ты меня не приглашала, подумала Летти, потому что только теперь, когда Дэвид уехал навестить свою мать (которой под девяносто, вспомнилось Летти), Марджори написала ей, спрашивая, не хочет ли она провести несколько дней за городом.

— Мы с тобой почти как в прежние времена, — продолжала Марджори.

— Да, пожалуй, — согласилась Летти, отметив мысленно словечко «почти». — Но за эти годы столько всего было.

— Правда, правда! Кто бы мог подумать!.. Когда я впервые встретилась с Дэвидом, мне и в голову не пришло… — Марджори пустилась в воспоминания о первой встрече и о дальнейшем развитии отношений с человеком, за которого она собирается замуж. Летти дала ей сколько угодно болтать, а сама смотрела на все вокруг, вспоминая, какой тут был осенний ковер буковой листвы, и думала: а что, если лечь здесь и лежать, готовясь к смерти, когда выносить эту жизнь станет трудно? Находили ль когда-нибудь старого человека, конечно пенсионера, который дошел до такого состояния? Вряд ли пролежишь здесь, никем не обнаруженная, потому что в этот лесок любят выводить своих собак их суматошные хозяйки. О том, чтобы поговорить на эту тему с Марджори, и думать нечего, и самой в нее вникать тоже не годится. Тут маячит опасность.

Марджори все еще не оставила мысли устроить Летти в Холмхерсте, и в тот вечер они должны были ужинать у тамошней заведующей мисс Даути.

Бет Даути — женщина лет сорока пяти, с пронзительным взглядом, была нарядно одета, причесана волосок к волоску и сильно накрашена, что, как ни удивительно, придавало ее облику некую старомодность, Она то и дело подливала себе в рюмку джина, объясняя это тем, что на такой работе трудно обходиться без «моральной поддержки», как это почему-то у нее называлось. Летти поймала себя на мысли, хорошо ли относится мисс Даути к пожилым людям, но, может быть, оборотистость важнее, чем добрые чувства, а эта женщина производила впечатление особы весьма деловитой.

— Как вы думаете, Летти может рассчитывать на комнату в Холмхерсте? — спросила Марджори. — Вы говорили, что у вас скоро освободится место.

— После Лондона вам у нас не понравится, — заявила Бет. — Вы взгляните, какие они. Подойдите к окну.

Летти остановилась у окна с рюмкой в руках. Три старые женщины — не компанейским числом трое — медленно шли по саду. Ничего примечательного в этих старушках не было, разве только чувствовалась в них полная отчужденность от любого проявления жизни. И Летти вдруг рассердилась на Марджори, которая считает, что Летти удовольствуется таким существованием, а сама выходит замуж за весьма привлекательного священника. Все складывается точно так, как было сорок лет назад, когда Летти вечно тащилась и хвосте за своей приятельницей, но теперь можно обойтись и без этого. Когда Бет снова подлила ей в рюмку, она решила, что комната в Холмхерсте ей совершенно не нужна — лучше лечь и лежать в лесу, укрывшись буковой листвой и папоротником, и спокойно ждать смерти.

— Это одно из самых любимых кушаний отца Лиделла, — сказала Бет, подавая на стол небольшую, покрытую крышкой кастрюлю из керамики. — Цыпленок под бешамелью. Надеюсь, вы тоже это любите?

— Да, да, — пробормотала Летти, вспоминая то время, когда она ела цыпленка под бешамелью у Марджори. Неужели Дэвид обходит весь поселок и снимает пробу со стряпни одиноких женщин, прежде чем решить, на ком из них остановить свой выбор? Блюдо, которое они ели сегодня вечером, отвечало всем требованиям кулинарии.

Придя домой, Марджори сказала: — Смешно получилось с этим цыпленком! Бет дала нам понять, что она приглашала Дэвида к столу. Знала бы ты, как она за него цепляется!

— И вино, что мы пили… по-моему, — орвието?

— Да, вино тоже его любимое. Как это все забавно, ты не находишь?

Летти ничего такого не находила, потому что этот нелепый эпизодик намекал на нечто более серьезное, во что ей не хотелось вникать.

— Не понимаю, как Бет Даути может позволить себе угощать джином, — продолжала Марджори. — Он теперь так вздорожал. Хорошо, что Дэвид не употребляет спиртного.

— И слава тебе боже! — согласилась с ней Летти, сразу почувствовав что-то неладное в соседстве спиртного с божеским, но не в силах подыскать подходящую замену такому сочетанию.

В тот вечер Марсия отправилась к врачу. Заранее она не записалась и даже не знала, к кому из трех врачей попадет на прием, но это не имело особого значения, так как мистера Стронга среди них не было. Ей ничего не стоило просидеть там часа два, даже не полистав растрепанных журналов, она просто наблюдала за теми, кто ждет приема. Многим из них, по ее мнению, нечего тут было делать. Она прикидывала, скольким из этих людей, если таковые вообще имелись, пришлось, как ей, побывать на операционном столе. Большинство были люди молодые, будто прямо с работы и будто ничего у них никогда не болело. Все, что им требуется, — это справки. Только зря отнимают время у врача, думала она. И не удивительно, что Государственная служба здравоохранения испытывает финансовые трудности.

Когда выкликнули ее имя, Марсия все еще не успокоилась, и, будь за столиком молодая врачиха или та, сладкоголосая, с Ближнего Востока, она распалилась бы еще больше. Но это была не та и не другая, это был тот, кого она называла «мой собственный врач», человек средних лет, мягкий, внимательный. Он и уложил ее тогда в больницу, он первый и обнаружил опухоль у нее на груди.