Осенним днем в парке - [20]

Молодожены не обижали ее, не ссорились с ней, но Маша чувствовала, что мешает им. К себе домой она приходила, как в гости. А родня надоела. Она вспомнила предложение Толмачова о курсах и написала ему в район письмо. Сразу же ей прислали путевку.

Курсы были близко, на соседней станции, но Маше казалось, что она уехала далеко от дома. Среди чужих, незнакомых людей жилось легче. Можно было забыться.

Машу определили в группу составителей поездов, выдали книжки, тетрадки и карандаши. В общежитии курсов в одной комнате с ней жили две славные девушки-украинки. С ними Маша ходила в столовую обедать и проводила все свободное время. Они пробовали вместе готовиться к занятиям, но из этого ничего не вышло. Украинки знали больше, чем Маша, и торопили ее.

Первые недели Маша считалась отстающей. Но потом она перестала волноваться и робеть, стала внимательнее слушать учителей, и дела пошли успешнее.

Машу все любили: и учителя и курсанты, — такая она была серьезная и славненькая — курносая, беленькая. На курсах Маша как будто отогрелась, оттаяла, даже научилась у соседок петь украинские песни.

Толмачов обрадовался, найдя в ней такую перемену.

— Я вам давно советовал — выходите из своей скорлупы. Нельзя жить в отрыве от коллектива.

Всегда, когда Маша слушала Толмачова, она думала о том, что вот он и умный и хороший, а не знает, как трудна настоящая жизнь. Но получалось, что не она, а он был прав. Она не могла понять, как не надоест ему разъезжать все время со станции на станцию, всем интересоваться, про все помнить. А дом? А жена?

Она спросила:

— Вы, наверно, и дома никогда не живете?

— Редко, — вздохнул Толмачов.

— Скучает без вас жена?

— Она тоже всегда в разъездах. Такой же инструктор, как и я. То ее нет, то меня…

— А не боитесь? — спросила Маша и помедлила. — Не боитесь, что, может, она кого повстречает или вы повстречаете?..

— От судьбы не уйдешь, — сказал Толмачов, подумав. — Если полюблю кого-нибудь, признаюсь жене по-честному. Только этого не случится, лучше моей жены нет.

— Ой ли! — сказала Маша и засмеялась.

Она была рада, что у Толмачова какая-то особенная жена и живут они как-то по-особенному. Значит, не все живут так, как ее сестра и невестка.

Как она сама будет теперь жить с мужем, Маша не знала. Но в одном была уверена: все у них изменится. На будущее она смотрела спокойно, и больше не было у нее мысли, что жизнь ее кончена.

Весной был экзамен.

День выдался солнечный, почти жаркий. Курсантки наломали зеленых веток и убрали ими портреты на стенах класса. На столе в двух стаканах стояли подснежники. Учителя пришли на экзамен торжественные, в белых брюках, в белых туфлях, с цветами в петлицах.

Маша отвечала одной из первых. Она была довольна, что вопросы попались трудные: хотелось показать свои знания.

Учителя пожали ей руку.

Маша вышла из тесного помещения курсов на улицу. Станция, которую она еще недавно считала чужой, стала теперь родной, своей. Маша пошла по путям, на которых еще поблескивали непросохшие лужицы. На сортировочной горке распускали состав. Красные вагоны, испещренные меловыми надписями, разбегались по рельсам. Маневровый паровоз увозил их за собой. Рослый человек в плаще, суетясь, отдавал распоряжения. Это был составитель.

Наблюдая за ним со стороны, Маша самонадеянно думала, что легко справится с этой работой.

Вечером заведующий собрал курсантов и произнес перед ними речь. При свете магния всех сфотографировали. Потом была самодеятельность. Украинки пели, сцепщик с Ленинской дороги рассказывал смешные истории, стрелочник с Москвы-товарной плясал гопака.

Маша отбивала ладонями такт и веселилась, как и все.

Всю ночь никто не ложился спать, укладывали свои корзинки, обменивались адресами.

Курносая Галя, кровать которой стояла в общежитии рядом с Машиной, сказала на прощанье:

— Смотри, серденько, не тоскуй. Наплюй на все… Э, жизнь короткая…

— Я теперь буду веселая, — обещала Маша.

Но сдержать обещание было нелегко.

Первые слезы она пролила на могилке дочери, куда побежала сразу после своего приезда. Металлический венок потемнел, ленты выцвели. Маша накопала зеленого дерна и обложила холмик, попробовала вычистить венок песком. Долго сидеть у могилки не могла: надо было спешить на работу.

Начальник, к которому она явилась, встретил ее сухо и сказал, что даст ей испытательный срок. Составитель Ющенков пойдет с сегодняшнего дня в отпуск, она будет его заменять.

Маша пошла в парк.

Дежурный, у которого болел зуб, сказал с огорчением:

— Пришла бы ты, Куликова, завтра. Ты человек неопытный, а я, видишь, сегодня сам не свой. Скажу тебе какую-нибудь грубость. С Юшенковым мы договоримся, он сегодня еще поработает…

— Нет, Иван Христофорович, я заступлю сегодня, — взмолилась Маша, — я видела сон, что мне заступать.

— Ну, заступай, Куликова, только не обижайся!

Дежурный вручил ей график подхода поездов и объяснил коротко, какое на путях положение. Маша хотела записать в блокнот, как советовали на курсах, но дежурный сказал:

— Некогда тут записывать. Запомнить надо.

Маша послушно спрятала блокнот.

— Иван Христофорович, — сказала она, — так я пойду расчищать пути.