Осененные гвардейским стягом. Повесть - [19]

Но в башне убило не всех. Некоторые краснофлотцы лишь потеряли сознание от большой концентрации взрывных газов, а также от контузии. Первым очнулся краснофлотец Василий Покутный.

Внутренность башни застилал дым, но сквозь него Покутный различил языки пламени. Комендору не нужно было объяснять, чем это грозит кораблю. Собрав все силы, Покутный дополз до горящего заряда, вытащил его из элеватора. Но откатить тяжелую броневую дверь и выбросить заряд в море раненый моряк не смог. И тогда он сделал то, что был в силах сделать, - навалился на заряд и стал гасить его своим телом. За несколько секунд руки и лицо мужественного матроса почернели от ожогов, и он вновь потерял сознание.

Но главное было сделано, заряд тлел на расстоянии от элеватора. К тому же пожар уже заметили. К башне устремились два друга - электрик Павел Пилипко и комендор Петр Пушкарев, тот самый, который перед началом боевых действий от имени артиллеристов заверял меня в готовности сражаться до конца.

Но друзьям не удалось проникнуть в башню через дверь, она была задраена изнутри. Тогда краснофлотцы воспользовались запасным лазом - узким отверстием в башне, расположенным со стороны фок-мачты. С трудом протиснувшись в него, Пушкарев оказался внутри башни.

Там ничего нельзя было различить из-за клубов удушливого дыма: горела краска на стенах и электропровода. На ощупь, задыхаясь от газов, Пушкарев добрался до двери и отдраил ее. Затем метнулся назад, голыми руками схватил все еще горящий заряд и выбросил его на палубу. Там заряд подхватили пулеметчики, старшина 2-й статьи Власьев и краснофлотец Платонов, и швырнули его за борт.

А Пушкарев тем временем продолжал тушить огонь внутри башни. Он рвал провода, хлестал бушлатом по горящей краске. Руки Пушкарева покрылись волдырями ожогов, от ядовитых газов раскалывалась голова, но комендор не думал о себе. Вскоре к нему присоединился Павел Пилипко, и вдвоем друзья в основном справились с очагом пожара. Когда к башне подоспели краснофлотцы аварийного отделения во главе с лейтенантом Гойловым, пожар был почти ликвидирован. За мужество и самоотверженность Петр Пушкарев и Павел Пилипко после боя награждены были орденами.

Описанные события заняли четыре минуты, но это были минуты страшного нервного напряжения. И к чести краснокавказцев надо сказать, что все, кто знал о драме, разыгравшейся во второй башне, проявили поистине железную выдержку и решимость. Так, когда велась борьба против огня в боевом отделении башни, личный состав зарядного погреба, расположенного на самом дне, приготовился к затоплению. Погребные не хуже меня осознавали грозящую крейсеру опасность. Через трубу элеватора в погреб просочился дым, однако никто не покинул своего боевого поста. Наоборот, люди приготовились пожертвовать собой, чтобы спасти корабль. Командир отделения Иван Крипак вставил ключи в трафаретки клапанов орошения и ждал приказа с мостика. Каким мужеством нужно обладать, чтобы, будучи отрезанными от всех водонепроницаемыми дверьми и переборками, не дрогнуть, не поддаться губительной панике!

Впоследствии я не раз вспоминал эти минуты, и был горд тем, что не ошибся в своем решении, полностью положившись на самоотверженность и боевую выучку моряков «Красного Кавказа». Они еще раз лучшим образом подтвердили свое превосходство над обстоятельствами, заставив отступить их. А вскоре вторая башня вновь вошла в строй и повела огонь по противнику.

Бой за Феодосию продолжался. Гремела артиллерия крейсеров и эсминцев, пулеметные очереди сливались в одно мощное и высокое звучание. Ожесточение нарастало. Немцы решили во что бы то ни стало сбросить десант в море и рвались к порту, не считаясь с потерями.

Работы хватало всем, особенно пулеметным расчетам, которые, как метлой, расчищали феодосийские улицы. Большая нагрузка выпала на долю пулеметчиков Ивана Петрова (того самого, который отличился при отражении налетов авиации в Новороссийске), Кузьмина и Белова, чей боевой пост находился в непосредственной близости от меня.

Руководя боем, я нет-нет да поглядывал на расчет Петрова.

Уже целая гора стреляных гильз высилась на палубе возле пулеметного гнезда, держащего под губительным прицелом близлежащие подступы к кораблю. Взаимозаменяя друг друга, краснофлотцы расчета создали такую плотную завесу огня, что немцы на этом участке не могли продвинуться ни на шаг. Озлобленные упорным сопротивлением, они повели по пулеметному гнезду огонь из орудий.

Защиты у пулеметчиков, по сути, нет никакой. От пуль и осколков гнездо предохраняется лишь «мягкой броней» - пробковыми матрацами, завернутыми в парусиновые матросские койки. Вообще-то это неплохая защита, но когда по тебе начинают стрелять из пушек, надо укрываться за броней настоящей.

Помню, эта мысль промелькнула у меня в голове.

«Побереглись бы», - подумал я. Лучше бы не думал! Ахнул взрыв, а когда дым рассеялся, у пулемета не было никого, весь расчет лежал на палубе.

Ободренные молчанием пулемета, немцы поднялись в атаку. Вот они уже бегут к крейсеру по снегу, багровому от пожарищ. И тут с окровавленных «рыбин» поднялся Иван Петров. Смотрю на него и вижу картину, от которой у меня похолодела кровь: правой руки у матроса нет, вместо нее из оторванного рукава торчат какие-то лохмотья. Но Петров словно не замечает этого. Кидается к пулемету. Влезает в наплечники. Здоровой левой рукой стискивает рукоятку. Отжимает предохранитель. Подводит мушку под цель. Секунда - и пулемет заговорил вновь - еще яростнее и ожесточеннее, кося приближающихся к причалам гитлеровцев…