«Осень в горах» Восточный альманах. Выпуск седьмой. - [155]
— Но на пропитание зарабатывают?
— Как видно, туго им, хотя на два рта четыре руки работают… Да раз снова явилась, значит, здорово припекло.
— А детей, что же, у них нет?
— Будто бы есть сын, да что–то его не видать.
— Вот те на! Сказать бы даль какая далекая, а то два дома стоят бок о бок, дворы рядышком, живете соседями десятки лет, а чего ни коснись — не знаю да не знаю, будто чужаки какие.
— Так они и есть чужаки, из дальних краев, из самого Намбо. Сами о себе ничего не рассказывают, а у кого спросишь? Она скрытней глухой чащобы, не то что здешние! Подзаняла бы моему муженьку немного своей скрытности, а то не успел приехать, через три дня вся родословная была известна всей деревне.
Супруги Зуй были полной противоположностью супругов Хай–Шон. Жена Зуя любила поговорить, а сам он еще больше и страшно сердился, когда она его перебивала и начинала торопливо рассказывать сама. Зуй тоже родом из Намбо, на самом деле его зовут Вуй — Радость, но здешние крестьяне, сбитые с толку южным произношением, стали звать его Зуем, так это и прижилось. Зуй руководил последним рейсом при перегруппировке [118] и вместе с семнадцатью парнями, прибывшими этим рейсом, попросился в эту деревню, чтобы организовать сельскохозяйственную производственную артель. Артельщики трудились, не жалея сил, но никто не знал местных условий земледелия. Вырастили несколько урожаев, но вынуждены были прибегать к помощи кооператива южан, расположившихся поблизости. Наконец, управившись с весенним урожаем, все члены артели разбрелись, кто куда, что же касается Зуя, то он решил крепко обосноваться в этой деревне. И тот день, когда артельщики за праздничным столом прощались с местным населением, стал для супругов Зуй большой памятной датой. На свадьбе невеста горела, как в лихорадке, им кричали: «Жених — с Юга, невеста — с Севера!», и она боялась, что после объединения ей придется бросить родную деревню, край, где она выросла, и следовать за мужем. Но прошло три дня — он об этом и словом не обмолвился. Вечерами она шла в кухню, кипятила чайник и заваривала ему чай. Они вступили в кооператив, работали не покладая рук и сейчас в бригаде считались передовиками.
Уловив неодобрение в ее тоне, я сказал:
— Нерасторопному южанину только и следует брать в жены девушку из Хайзыонга — на все руки мастерицу.
Она пронзила меня взглядом, но в душе, видно, согласилась, что она и впрямь на все руки мастерица, и продолжала:
— Так вот, когда распустили артель, деньги поделили. Мы хотели сшить одеяло, противомоскитник, купить термос… Но я денежки попридержала и спрятала. А месяц назад продали бамбуковый плот — образовалась некоторая сумма, и решили мы вместе с дядюшкой Нганом купить буйвола. Муж мой считает, что земледелец без буйвола все равно что торговец без капитала. Каждый год будем получать риса корзинок на сорок — пятьдесят больше. Ведь за работу буйвола, ручаюсь, начислят в день по десять очков и на сенокосе и на сборе ряски для свиней.
Лицо ее выражало неподдельную гордость. Видимо, она была довольна такой перспективой, как и своей участью.
Она озабоченно стала смотреть на пестрые, местами чернеющие, местами светлеющие поля.
Сгущались сумерки. На рыжеватой, видневшейся из–за полей длинными мазками реке Тхайбинь еще можно было различить коричневатые паруса. Вдали серыми дугами вписался в горизонт пятипролетный мост Фулыонг. Хлопали на ветру выворачиваемые наизнанку листья бананов. Кто–то обжигал кирпич — над печью клубился беловатый дым. Где–то толкли рис — ритмичные удары песта мерно вдалбливались в вечернее небо.
2
Лохматый пес вскочил на ноги и, вертя хвостом, помчался за калитку, радостным лаем возвещая, что вернулся хозяин. Смеясь и разговаривая на ходу, во дворе появился Зуй. Мы вышли ему навстречу.
— Купил или не купил? Буйвол где? — нетерпеливо спросила его жена.
— Буйвол? Вот! — И он приподнял вверх что–то черное, похожее на чемоданчик.
Никто из присутствующих не знал, что это за штука, я догадался, но не совсем понял, при чем здесь буйвол. А он вошел в дом, поставил покупку на кровать, сразу же открыл и сказал, ни к кому не обращаясь:
— Это патефон. Ясно?
— Вот бессовестный! Тебя спрашивают, купил буйвола?
— Не купил! Что еще?
— Почему? И зачем приволок эту штуку, рехнулся что ли?
— Почему, спрашиваешь, не купил? Да потому что в горячую пору не ходят покупать буйволов. Цены высокие, а деньжат у меня, сама знаешь, в обрез. На хорошего не хватает, а плохого и покупать ни к чему… Вот–вот в высший разряд переведут, тогда кооператив и купит.
— Раз не купил, давай сюда деньги.
— А ты не волнуйся. Думаешь, я их отдал кому–то?
Денег он никому не отдал, но истратил все до последней монеты на патефон: и то, что они получили при роспуске артели, и то, что выручили за женин бамбуковый плот. Зуй купил его у земляка, которого зашел навестить. Они проговорили всю ночь о положении на Юге, то есть о том, о чем постоянно думалось, о чем болела душа, и Зуй, узнав, что земляк не прочь продать патефон, не раздумывая, взял да и купил. А потом стал спрашивать, кто бы продал пластинки с записями старинных песен Намбо, и потратил на их покупку еще день.
