Осень Средневековья - [33]

О Dieu, voyez du commun l'indigence,

Воззри, о Боже, на его лишенья

Pourvoyez-y a toute diligence:

И дай покров ему без промедленья;

Las! par faim, froid, paour et misere tremble.

Глад, хлад он терпит, нищету и страх.

S'il a peche ou commis negligence.

За нерадивость же и прегрешенья

Encontre vous, il demande indulgence.

Он пред тобою просит снисхожденья.

N'est-ce pitie des biens gue l'on lui emble?

Увы! Его всяк разоряет в прах.

Il n'a plus bled pour porter au molin,

Смолоть свезти — в амбаре нет зерна,

On lui oste draps de laine et de lin,

Все отнято: ни шерсти нет, ни льна;

L'eaue, sans plus, lui demeure pour boire[20].

Воды испить — вот все, что он имеет.

В своде прошений, поданном королю в связи с собранием Генеральных Штатов в Туре в 1484 г., жалобы принимают характер политических требований[21]. Однако все это не выходит за рамки вполне стереотипных и негативных сочувствий, без всякой программы. Здесь нет еще ни малейшего следа сколько-нибудь продуманного стремления к социальным преобразованиям; точно так же эта тема перепевается затем Лабрюйером и Фенелоном вплоть до последних десятилетий XVIII столетия; да и жалобы старшего Мирабо[10]*, "l'ami des hommes" ["друга людей"], звучат не иначе, хотя в них уже и слышится приближение взрыва.

Надо полагать, что все, кто прославлял рыцарские идеалы позднего Средневековья, одобряли проявления сострадания к народу: ведь рыцарский долг требовал защищать слабых. В равной мере рыцарскому идеалу было присуще — и теоретически, и как некий стереотип — сознание того, что истинная аристократичность основывается только на добродетели и что по природе своей все люди равны. Оба эти положения в том, что касается их культурно-исторической значимости, пожалуй, переоцениваются. Признание истинным благородством высоких душевных качеств рассматривают как триумф Ренессанса и ссылаются на то, что Поджо высказывает подобную мысль в своем трактате De nobilitate [О благородстве]. Старый почтенный эгалитаризм обычно слышат прежде всего в революционном тоне восклицания Джона Болла: "When Adam delved and Eve span, where was then the gentleman?" ["Когда Адаму нужно было пахать, а Еве ткать, где тогда была знать?"] — И сразу же воображают, как эти слова приводили в трепет аристократию.

Оба принципа давно уже стали общим местом в самой куртуазной литературе, подобно тому как это было в салонах при ancien regime [старом режиме][11]*. Мысль о том, "dat edelheit began uter reinre herten"[22] ["что благородство изошло из чистых сердец"], была ходячим представлением уже в XII столетии и фигурировала как в латинской поэзии, так и в поэзии трубадуров, оставаясь во все времена чисто нравственным взглядом, вне какого бы то ни было активного социального действия.

Dont vient a tous souveraine noblesce?

Du gentil cuer, pare de nobles mours.

...Nulz n'est villain se du cuer ne lui muet[23].

Откуда гордость в нас и благородство?

От сердца, в коем благородный нрав.

...Не низок тот, кто сердцем не таков.

Подобные мысли отцы Церкви извлекали уже из текстов Цицерона и Сенеки. Григорий Великий оставил грядущему Средневековью слова: "Omnes namque homines natura ?quales sumus" ["Ибо все мы, человеки, по естеству своему равны"]. Это постоянно повторялось на все лады, без малейшего, впрочем, намерения действительно уменьшить существующее неравенство. Ибо человека Средневековья эта мысль нацеливала на близящееся равенство в смерти, а не на безнадежно далекое равенство при жизни. У Эсташа Дешана мы находим эту же мысль в явной связи с представлением о Пляске смерти, которое должно было утешать человека позднего Средневековья в его неизбежных столкновениях с мирской несправедливостью. А вот как сам Адам обращается к своим потомкам:

Enfans, enfans, de moy Adam, venuz,

Qui apres Dieu suis peres premerain

Cree de lui, tous estes descenduz

Naturelement de ma coste et d'Evain;

Vo mere fut. Comment est l'un villain

Et l'autre prant le nom de gentillesce

De vous, freres? dont vient tele noblesce?

Je ne le scay, se ce n'est des vertus,

Et les villains de tout vice qui blesce:

Vous estes tous d'une pel revestus.

Quant Dieu me fist de la b? ou je fus,

Homme mortel, faible, pesant et vain,

Eve de moy, il nous crea tous nuz,

Mais l'esperit nous inspira a plain

Perpetuel, puis eusmes soif et faim,

Labour, doleur, et enfans en tristesce;

Pour noz pechiez enfantent a destresce

Toutes femmes; vilment estes concuz.

Dont vient ce nom: villain, qui les cuers blesce?

Vous estes tous d'une pel revestuz.

Les roys puissans, les contes et les dus,

Le gouverneur du peuple et souverain,

Quant ilz naissent, de quoy sont ilz vestuz?

D'un orde pel.

...Prince, pensez, sanz avoir en desdain

Les povres genz, qur la mort tient le frain[24].

О дети, дети, вы Адама род, —

Кто, после Бога, первым сотворен

Из праотцев, — всех вас чреда идет

От моего ребра, и сколь племен —

Всем Ева мать, то естества закон.

Почто ж один — мужлан, другой решил,

Что знатен он? Кто это возгласил?

Ведь добродетель знатность лишь дает;

Мужлан есть тот, кого порок сразил:

Одна и та ж всех кожа одеет.

Скудель, от Бога обретя живот —

Слаб, смертен, пуст я был и обнажен,