Осень будет - [29]

Пашка был поглощен вытаскиванием рыбы на берег и не обратил на его смех внимания, а Генка просто понял, что пустота окончательно проиграла, и радовался этой невидимой для других победе. Наконец, когда Пашка снял рыбу с крючка и положил ее в пакет с водой, он спросил:

— Ты что смеешься? Я вроде нормально подсек.

— Это я не над тобой, это я вообще… — Генка продолжал улыбаться, просто хорошо, что ты рыбу поймал.

— А, тогда понятно, — Пашка тоже улыбнулся, — ты рад что в озере осталась еще нормальная рыба, а не эти пустые бычки.

— И этому тоже, — ответил Генка, ему стало очень легко, от того что можно вот так сидеть и рыбачить вместе с Пашкой. Генка еще не мог назвать его своим другом, но чувствовал, что с Пашкой он обязательно подружиться и в городе пустота не настигнет его. Пашка меж тем насадил на крючок новую наживку, закинул удочку и снова уселся на пакет. Он задумчиво посмотрел на воду, потом на деревья росшие на соседнем берегу.

— Скоро осень будет, — ни с того, ни с сего заметил он.

— Ну и что? — не понял Генка.

— Ничего, — ответил почему-то погрустневший Пашка, — просто лета как-то вообще не было, и мне кажется, что осень никогда не наступит. Чтобы наступила осень должно пройти лето. Осенью я в школу пойду, с ребятами увижусь.

— А я вот в школу особо не рвусь, — ответил Генка, — скучно мне там.

— Это ясно, — вздохнул Пашка и тут же стряхнул с себя грусть, — ничего может у нас в классе я тебя с кем-нибудь познакомлю. Ну из девчонок, понимаешь?

— Не надо, — резко возразил Генка, но сразу же перешел на более мягкий тон, — гулял я с одной из моего класса. Вспоминать противно. Но не это главное. Ты знаешь, что здесь семью убили? — Пашка в ответ молча кивнул и сразу стал серьезным, — вместе с родителями убили и их дочку, ее Алей звали. Она была совсем другой, непохожа на всех тех, кого я в жизни знал.

Генка замолчал. Пашка тоже ничего не говорил и лишь внимательно смотрел на него. И тут Генку прорвало. Он рассказал как он встретил Алю, как они гуляли и разговаривали, про пустоту, и в конце, как он пришел к ней домой последний раз. Выговорившись он снова замолк. Но Пашка теперь уже первый нарушил молчание.

— Генка, — его голос звучал серьезно, и в нем чувствовалось участие, страшно это все, но ты не отчаивайся. Надо идти вперед, двигаться, тогда ты сможешь не только победить пустоту, но и вспомнить Алю. А с девчонкой из наших я тебя познакомлю, обязательно познакомлю, даже знаю с кем именно. Она очень как бы это сказать — светлая, — и сделав паузу быстро сказал: — Нельзя жить с мертвыми, если ты еще жив.

Генка вскочил и хотел было сразу заехать в лицо Пашке. Но его взгляд, спокойный и открытый, остановил его. «Нельзя бить правду», — промелькнуло в голове. Пашка не боялся ни удара, ни его самого.

— Если хочешь меня ударить — ударь, тебе легче станет, а потом ты поймешь что я прав, — глядя ему в глаза тихо проговорил Пашка. Генка опустил руку и отвернулся. На глаза навернулись слезы. Но показывать эту свою слабость он не хотел.

— У тебя клюет, — заметил Пашка. Генка очень обрадовался этому обстоятельству которое позволило заняться рыбалкой и не продолжать разговор. Он подсек, но леска только дернулась и снова рванулась обратно. Рыба была явно больше чем обычный подлещик. Наконец с трудом, боясь оборвать леску Генка вытащил на берег яростно бьющего большим хвостом карпа.

— Здорово! — воскликнул Пашка, и шутливо добавил, — и это по-твоему бычки?

Это замечание, вернее, тон которым оно было сделано, добрый и веселый, окончательно смыло Генкину злость и раздражение. «Сорная» рыба, пустая рыба ушла, вместе с пустотой. «У пустоты много вассалов, — подумал Генка, — но они все трусливы и убегают, когда рядом нет их хозяйки». А вслух удивленно заметил, запихивая карпа в пакет с водой:

— Крупный, еле вытащил, — Генка восхищенно смотрел на большую рыбину.

— Тебе надо более толстую леску взять. Если у тебя такой нет, то могу свою отдать, у меня дома лески навалом, я еще весной запасся, — предложил Пашка, так словно минуту назад ничего между ними не произошло и Генка не хотел его ударить.

— Не надо, — отозвался Генка, — у меня дома тоже есть.

Они немного помолчали, глядя то на воду, то на удочки. Каждый не решался сказать то, что хотел. Наконец Пашка неопределенно спросил:

— Так как? — словно Генка прекрасно знал о чем идет речь, впрочем так оно и было.

— Хорошо, — сдержанно отозвался Генка, а про себя добавил: «Я пойду за тобой».

Пашка улыбнулся, полез в карман своей курточки и достал сначала пару бутербродов, а после них небольшой складной перочинный ножичек. Генка невольно заинтересовался этим предметом и на поплавки больше не глядел. Он видел много и маленьких перочинных и больших охотничьих ножей, даже один раз держал в руках десантный штык-нож и офицерский кортик. Но этот маленький блестящий ножик в руках Пашки приковал его внимание какой-то странной элегантностью и утонченной красотой. Генка никогда не был поклонником и тем более фанатом ножей, он вспомнил одного знакомого сверстника, у которого имелось около пятидесяти штук разных сувенирных ножичков, тот любил их пристегивать к рюкзаку и поясу, и гремя всем этим хозяйством ехать в метро, кайфуя от вида оборачивающихся или шарахающихся от него пассажиров. Генка, как-то будучи в гостях у этого мальчика просмотрел всю его коллекцию, но она не произвела на него никакого впечатления. А вот Пашкин перочинный нож был особенный, он походил на скальпель и на маленький кинжал одновременно. Тем временем Пашка разрезал бутерброды пополам и предложил Генке: