Оружие возмездия - [41]

Карина подняла на него недоуменный взгляд.

— В смысле?

— Законы у нас такие, милая, — с поддельной грустью вздохнул Максимов. — Спать с мужчинами можно с шестнадцати лет, а водку с ними до двадцати одного года пить нельзя. Хлопнешь рюмку — и отправишь мужика под статью за вовлечение несовершеннолетней во всенародный алкоголизм.

— Совок, — наморщила носик Карина. — И законы у нас дурацкие.

— Зато мы умные, поэтому их и не исполняем. — Максимов по-своему переиначил известное изречение о строгости российских законов.

Словно услышав его, из-за поворота показался милицейский «уазик».

— Началось. — Локоть Карины ощутимо дрогнул. Свободная рука нырнула в карман куртки.

— Только не дергайся. И никуда не сворачивай, — прошептал Максимов.

Забор больницы уже кончился, можно было уйти в тень палисадника, но Максимов, взяв инициативу на себя, повел Карину вперед по тротуару.

«Из-за Гусева шум. Наряды уже прочесывают город, — подумал Максимов. — Странная смерть. Очень даже странная».

«Уазик» на малом ходу проехал мимо. Сидевшие в нем милиционеры, судя по всему, ориентировки на задержание прогуливающихся парочек не имели.

— Вот и все.

Максимов остановился, развернул Карину к себе лицом.

— Нам туда. — Она указала на двухэтажный дом. Ее глаза были, как у потерявшегося щенка. Он не удержался и провел ладонью по ее влажным от дождя волосам.

— А мама-папа? — на всякий случай поинтересовался он.

— Я одна.

Повода отказываться от приглашения не было. Причин вроде бы тоже.

Но Максимов медлил. Девушка, так странно вошедшая в его жизнь, не прилеплялась к операции никаким боком. Не играла, в этом он не сомневался. У нее был какой-то свой интерес. Но к заданию Максимова и тем более к смерти Гусева она никакого отношения не имела.

«Почему ты так уверен?» — спросил он сам себя. И не получил ответа.

Карина повела его к торцу дома, а не к подъездам.

Раскидистая старая липа темным шатром накрыла площадку перед спуском в подвал. Сиротливо светила подслеповатая лампочка над стальной дверью.

«Андеграунд. Романтика, твою мать!» Максимов заглянул в глубокий спуск. На ступеньках отчетливо проступали протекторы шин мотоцикла.

Машинально вытащил из заднего кармана моток тонкого шелкового шнура, сжал в кулаке. Умеючи шнуром можно защититься от ножа и прочих малоприятных предметов в руке полудурка, решившего поиграть в войну.

Карина смело забухала тяжелыми ботинками вниз по лестнице. Остановилась у двери. Достала ключ.

— Ты идешь?

Отступать было поздно. Максимов бесшумно спустился по ступенькам. Скрипнула дверь.

— Осторожно, тут две ступеньки. Одна подломилась, — из темноты предупредила Карина.

Максимов сделал шаг, почувствовал, что нижняя ступенька провалилась под ногой.

— Черт. А отремонтировать некогда? — проворчал он, наткнувшись на Карину.

— Некому, — ответила она.

Поскрипела ключом в замке, толкнула еще одну дверь. Первой переступила через порог. Нашарила рукой выключатель.

Максимов ожидал почувствовать затхлую сырость подвала, но в лицо пахнуло теплом и обжитым домом. Он увидел перед собой сводчатый коридор. Толстые струганные доски на полу Стены обшиты вагонкой.

Посередине коридора блестел покатыми боками мотоцикл.

— Гараж и квартира в одном подвале? — поинтересовался Максимов.

— Типа того.

Слева и справа от мотоцикла находились проемы. Один вел в затемненную комнатку. Второй — в подобие ванной.

— Бывшая котельная? — догадался Максимов.

— Наверное. — Карина первой протиснулась между мотоциклом и стеной, прошла дальше по коридору. Включила свет в следующем помещении. Максимов увидел комнату метров в тридцать площадью, со странным сводчатым потолком, словно келья в монастыре. Комната искрилась от белых красок. Стены, потолок, мебель — все было белым. Мебель, правда, состояла из двух огромных мешков, продавленных посередине, низкого столика и стеллажа под потолок. У внешней стены находился невысокий подиум. С потолка свешивалась белая драпировка, свободной волной лежала на светлых сосновых досках. Источниками света в комнате служили светильники в виде белых зонтиков.

— Кто фотограф? — Максимов посмотрел на большие снимки в рамах, развешанные на стене.

— Иван Дымов. Не слышал? — ответила Карина, на ходу расстегивая куртку.

Она прошла в соседнюю комнату. Максимов посмотрел ей вслед. Вторая комната была абсолютно черной. От потолка до пола. Карина включила светильник, конечно же, черный зонтик. И Максимов увидел подиум и черную драпировку. Полотнище было задрано вверх, и под ним, как под балдахином, на подиуме лежал широкий матрас и куча подушечек.

— Ты проходи, я сейчас, только переоденусь! — крикнула Карина из темного угла.

Куртка полетела на матрас, следом тяжелые кожаные штаны шлепнулись на пол.

Максимов крякнул, немного удивленный такой простотой нравов, и отвернулся.

Осторожно опустился на мешок. Оказалось, сидеть на нем чрезвычайно удобно. Такому креслу можно придать любую форму при минимуме физических и финансовых затрат.

Максимов бросил на столик пачку сигарет и зажигалку, повозился, приминая спиной мешок, набитый чем-то упругим. Устроившись, стал осматриваться.

Сначала стеллаж. Рулоны бумаги. Стопки журналов. Длинный ряд глянцевых корешков — альбомы по искусству Полное собрание серии «Искусство фотографии». Несколько разрозненных томов энциклопедии. И неизбежные и неистребимые, как тараканы, покетбуки сестер Марининой — Дашковой — Серовой. Между книг стояли гипсовые слепки, янтарные безделушки и прочая художественная дребедень. Украшением среднего яруса была черная немецкая каска с руническими молниями на боку, криво напяленная на гипсовый череп. На нижнем ярусе располагался музыкальный центр. «Долларов пятьсот», — оценил Максимов. Из фотоаппаратуры он увидел только раритетный «ФЭД» и широкоугольную «гармошку» довоенных времен.