Орша - [7]
— Может, ну его, этот телефон? Может, загадаешь жить с мамой и папой?
Ванька секунду подумал и махнул рукой:
— Не, лучше телефон.
После полуночи наш рыцарь упал под столом и заснул богатырским сном. С его спящего тела сняли доспехи, а само тело отнесли в кровать. А я загадала, пусть Ванька вырастет хорошим человеком. Ой, ничего, что я вам желание рассказала? Сбудется?
Мой кузен Сансаныч — необъяснимый гендерный феномен. Он по всем признакам — стопроцентная генетическая выбраковка. Природа обделила его всем, кроме функции размножения. Он некрасив, не умен, мелочен, истеричен и склочен, тем не менее уже настругал от разных жен троих сыновей. Тетка говорит, что Сансаныч безмозглый, но она ошибается. Мозг у него все-таки есть — умудряется же он охмурять женщин настолько, что они выходят за него замуж и рожают новых Санычей. Мозг Сансаныча достаточно узко направлен — помимо обслуживания моторных функций организма, он еще занимается разработкой способов быстрого обогащения и враньем об успехах на этом поприще. Ложь Сансаныча течет из него, как из дырявого крана, и своей прямолинейной наивностью напоминает чукотские сказки. Вранье не приносит Сансанычу ни малейшей выгоды, это ложь-искусство — чистое и незамутненное интеллектом. Тетка говорит: Сашка сказал — дели на четыре. Тот, кто помнит это правило может общаться с Сансанычем без головной боли и кишечных колик. Слава богу, Сансаныч появляется в нашем доме не чаще поминок. В отличие от его детей.
Визиты его второго сына Никиты напоминают торнадо: налетел, все перевернул, разбил коровой лобовое стекло и поструячил дальше. У нас Никите очень нравится, тут для него благоприятные условия обитания: много места — есть где развернуться, полно детишек близкого возраста и нет строгой мамы, веселись — не хочу. Накануне нового года Никита подбивал Лену и Женю пойти с ним на поиски сокровищ.
— Пьяных будет много, — говорил Никита. — Они падают в сугробы и теряют телефоны. Пойдемте собирать. Лишнее потом сдадим на рынке.
Подростки на авантюру не подписывались. Никита сказал, ну и ладно — один пойду.
— Да кто тебя ночью одного пустит? — не поверили Подростки.
— А я с мамой пойду.
Сегодня он залихватски врал, что поиски были успешными — он лично нашел в снегу упаковку петард, а собака — палку колбасы.
— Нашла и сразу съела, — сказал он.
Учитывая, что собака у Никиты породы той-терьер, я ему не поверила. А помня, что Никита — сын Сансаныча, поделила информацию еще на два. Скорее всего предприимчивый мальчик нашел в снегу стреляную гильзу, а собака… бог ее знает, что сожрала на улице собака, лучше даже не гадать.
Ванька собрал браслет из деревянных бусин, радовался.
— А его девочке подарить можно? — спросил.
— Конечно, можно. Она будет рада.
— А большой, взрослой тетеньке?
— Можно и взрослой.
— А писательницам можно?
Трогательно. Я улыбнулась. Ванька смутился — убежал. День носил браслет, не снимая, а потом подарил мне. Он старается быть галантным. В неформальной обстановке достает из буфета рюмки, разливает по ним сок и предлагает выпить, приговаривая: «Ну, девоньки, кто у нас ужо пьяная?» Ванька играет в алкоголизм всегда, когда чувствует себя мужчиной — другой модели не заложено. Мы с теткой можем дать Ваньке любви, защищенности, пищу для мозга — много чего, но вот эту брешь вряд ли заполним. Как можем, стараемся поддерживать в нем мужичка. Просим открывать банки и консервы, толочь мандариновую цедру для печенья и носить дрова. Хвалим его сильные руки, расторопность, обходительность, щедрость и уступчивость. За похвалу Ванька готов из шкуры выпрыгнуть. Стоит о чем-то попросить, радостно отвечает:
— Шо угодно, мои девоньки! — с такой залихватской пьяной интонацией, что я вздрагиваю.
Очень часто в лагере Руанди, расположенном в конголезском национальном парке, гиппопотамы, прогуливаясь лунными ночами, подходят к расположенному в миле от реки ресторану и смотрят, как туристы играют в карты, едят и пьют. Днем же, наоборот, туристы идут к реке и наблюдают за гиппопотамами.
(Журнал «Наука и жизнь» № 5, 1980 г.)
Я выросла на этих журналах. И не только я: все мои сестры и братья оставили на их страницах следы своего взросления. Там вырезаны картинки, изрисованы обложки, частично решены кроссворды и пр., пр., пр. За каждое повреждение мы получали по заднице, но не дергать оттуда листочки на память было просто не реально. По этим журналам я научилась когда-то собирать кубик-Рубика, увидела впервые оптические иллюзии, узнала, как восстанавливать очертания лица по уцелевшему черепу, выяснила, как и откуда в моем организме завелись аскариды, и еще много-много другой интересной и ненужной информации. Сейчас тетка топит ею печку. Жизнь расставила ценности по своим местам: тепло первично, информация вторична, свободное пространство важнее стопок старых журналов, так что все лишнее — фтопку.
Есть такая поговорка: у носорога плохое зрение, но при его массе это не его проблемы. Это про нашу Дядю Олю. Зрение — минус семь, а потому грязи она не видит. Попроси ее прибрать в доме, повозит тряпкой, смоченной в ведре из-под умывальника, и скажет, что навела чистоту. И вообще, по ее жизненной философии, мусор на полу — не та грязь, которой стоит бояться. Душа должна быть чистая, а все остальное — неважно. За эту неразборчивость в быту моя чистолюбивая маман обзывает Ольгу «слепая дура Фавстова». Грубо? Нисколько! В нашей семье приняты резкие обороты. Это тоже бабушкина традиция. Помнится, мою дочь в двухлетнем возрасте бабуля называла «блядина малая», что тоже не было грубостью. В резких оборотах вся краска в интонации. «Слепая дура Фавстова» — звучит категорично, но только если сбросить со счетов обычную для родных сестер конкуренцию.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».
В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.
Жестокая и смешная сказка с множеством натуралистичных сцен насилия. Читается за 20-30 минут. Прекрасно подойдет для странного летнего вечера. «Жук, что ел жуков» – это макросъемка мира, что скрыт от нас в траве и листве. Здесь зарождаются и гибнут народы, кипят войны и революции, а один человеческий день составляет целую эпоху. Вместе с Жуком и Клещом вы отправитесь в опасное путешествие с не менее опасными последствиями.