Орлята - [24]

— Это наша батарея им так всыпала, — сказал другой красноармеец.

Бородатый красноармеец обошел поляну; вокруг валялись ящики из-под снарядов, гильзы, брезентовые ведра, телефон, но воронки от снарядов были дальше.

— У них здесь что-то случилось, — сказал он. — Это не нашим снарядом отбит нос пушки.

— Может, кто умышленно сделал, — сказал другой. — Смотрите, вот зубок отбитый.

— Спасибо ему, а то мы еще долго не могли бы через мост перебраться.

— Просто дышать, проклятые, не давали.

Бородатый осмотрел обе пушки.

— Наверно, какой-то партизан красный.

— Может быть, и лошади остались?

— А ну ищите, — скомандовал он. — Да смотрите внимательно, чтобы на засаду не напороться.

Красноармейцы осторожно пошли через огороды к черешням, осматривая по дороге каждый кустик. Возле скирды они заметили собаку, которая сидела на соломе и повизгивала, настораживая уши и внимательно всматриваясь в солому.

Бородатый удивленно замигал глазами. — Шарко! Да это же Стародуба пес! Откуда он здесь взялся?

Шарко завилял хвостом и снова уткнулся в разбросанную солому, настороженно вслушиваясь. Бородатый красноармеец пожал плечами, посмотрел на хутор, оглянулся вокруг. Из Грякова, где жил Стародуб, отец Василька, до этого хутора было не меньше пяти верст, и один пес сюда не прибежал бы. Но сейчас его интересовало поведение Шарка.

— Может, там беляк запрятался? Пойдите посмотрите. Два красноармейца начали разгребать солому, пока не увидели под ней мальчика. Он был бледен и, казалось, крепко спал. Красноармеец приложил запыленное ухо к его груди.

— Живой. Нашим снарядом, наверно, контузило. Они оставили его на соломе и побежали догонять бородатого.

Бородатый, услыхав о ребенке, быстро вернулся назад. В контуженном мальчике он сразу узнал Василька. Василек был в длинных штанах с одной подтяжечной через плечо. Подтяжечка теперь была оторвана. Чтобы облегчить мальчику дыхание, бородатый расстегнул рубашонку и поясок на штанишках.

Из-за пазухи выпала книжка «Политграмота» и фуражка с дырочкой над ухом. Он посмотрел на простреленную фуражку и вытер ею покрасневшие глаза.

— Отца, наверно, искал, — и осторожно поднял мальчика на руки.

Когда Василька положили на подводу, он открыл глаза и недоуменно обвел взглядом склоненные над ним лица. Бородатого он не узнал, но на фуражке другого красноармейца увидел звезду и быстро поднялся.

— Где батя? Пускай домой идет… гайдамаки с чубами маму побили, и пожар…

Один красноармеец глубоко вздохнул.

— А отца в госпиталь уже повезли.

— Найдем отца, — сказал бородатый. — Ты полежи немножко, а отец как только выздоровеет, так тебя и возьмет. Ляг.

— Домой бы его отправить.

— Какой там дом у партизана! Сожгли, слыхал, и мать, наверно, забрали.

— Пускай, сначала придет в себя мальчик, а там отец вернется.

Василек снова закрыл глаза и обессиленно склонился бородатому на руки. На дороге сидел, нетерпеливо перебирая передними лапами, Шарко. На глазах у него блестели слезы.

Аркадий Гайдар Р. В. С Рассказ

1

Раньше сюда иногда забегали ребятишки затем, чтобы побегать и полазить между осевшими и полуразрушенными сараями. Здесь было хорошо.

Когда-то немцы, захватившие Украину, свозили сюда сено и солому. Но немцев прогнали красные, после красных пришли гайдамаки, гайдамаков прогнали петлюровцы, петлюровцев — еще кто-то. И осталось лежать сено почерневшими, полусгнившими грудами.

А с тех пор, как атаман Криволоб, тот самый, у которого желто-голубая лента пересекала папаху, расстрелял здесь четырех москалей и одного украинца, пропала у ребятишек всякая охота лазить и прятаться по заманчивым лабиринтам. И остались стоять черные сараи, молчаливые, заброшенные.

Только Димка забегал сюда часто, потому что здесь как-то особенно тепло грело солнце, приятно пахла горько-сладкая полынь и спокойно жужжали шмели над широко раскинувшимися лопухами.

А убитые?.. Так ведь их давно уже нет! Их свалили в общую яму и забросали землей. А старый нищий Авдей, тот, которого боится Топ и прочие маленькие ребятишки, смастерил из двух палок крепкий крест и тайком поставил его над могилой. Никто не видел, а Димка видел. Видел, но не сказал никому.

В укромном углу Димка остановился и внимательно осмотрелся вокруг. Не заметив ничего подозрительного, он порылся в соломе и извлек оттуда две обоймы патронов, шомпол от винтовки и заржавленный австрийский штык без ножен.

Сначала Димка изображал разведчика, то есть ползал на коленях, а в критические минуты, когда имел основание предполагать, что неприятель близок, ложился на землю и, продвигаясь дальше с величайшей осторожностью, высматривал подробно его расположение. По счастливой случайности или еще почему-то, только сегодня ему везло. Он ухитрялся безнаказанно подбираться почти вплотную к воображаемым вражьим постам и, преследуемый градом выстрелов из ружей, из пулеметов, а иногда даже из батарей, возвращался невредимым в свой стан.

Потом, сообразуясь с результатами разведки, высылал в дело конницу и с визгом врубался в самую гущу репейников и чертополохов, которые геройски умирали, не желая даже под столь бурным натиском обращаться в бегство.