Орлята - [167]

Кажется, сержант уже успел сказать Комарову, кого он привел. Наиля встретили без официального рапорта.

— Из армейской газеты, лейтенант Яруллин.

— Добро пожаловать, наш редут рад гостям. Будьте как у себя дома. Что-то вы испачкались, — наверно, пришлось ползком добираться? Снимите шинель. Пусть просохнет.

Сопровождавший Яруллина сержант, попросив разрешения у Комарова, ушел в другой блиндаж — «повидаться с дружками».

— Наверно, проголодались, лейтенант? Есть замечательная гречневая каша, — предложил Комаров.

— Не возражаю. Да, попасть к вам не просто, — сказал Наиль.

— Неужели? Я думаю сейчас не о том пути, который остался позади, а о том обязательном пути, который у нас у всех впереди.

— На Берлин! — уточнил боец, стоявший у амбразуры.

— Точно, Тимофеич!

Комаров кивнул головой в сторону солдата. Наиль увидел лишь его широкую, чуть сгорбленную спину. «Тимофеич». Значит, человек немолодой. А говорили, почти все — комсомольцы.

Комаров поставил на стол кашу, масло, хлеб, потом налил себе и Наилю по сто граммов.

— За нашу победу!

— За бессмертных героев! — добавил Наиль.

Несмотря на отпущенные усы и желание казаться старше, видно было, что Комаров еще очень молод. Он был среднего роста, с веснушчатым широким спокойным лицом, на котором вспыхивала по-детски искренняя, а иногда мальчишески задорная улыбка. Он прибыл на фронт из училища месяца два назад и уже успел показать себя в боях.

— Хотелось бы узнать, почему вы назвали свою позицию так необычно — редутом?

Комаров кивнул в сторону бойца, дежурившего у амбразуры с пулеметом:

— Наш Тимофеич мастак находить такие названия. С его легкой руки и пошло.

Наиль повернулся к Тимофеичу, стоявшему теперь вполоборота к нему, но не мог как следует разглядеть его лица.

— Редут, товарищ корреспондент, — это не выдумка, — с готовностью отозвался боец, не прерывая наблюдения через амбразуру. — Из истории это. Один из моих дедов воевал против Наполеона, целый редут защищал на Бородинском поле… Про это еще Лев Николаевич Толстой в «Войне и мире» описал. Наверно, читали? Книга хорошая.

Из угла, куда свет коптилки почти не достигал, донесся голос телефониста, до того сидевшего молча:

— Алло… «Луна» слушает… Алло. Двадцатый? Сейчас.

Телефонист закрыл ладонью трубку и позвал Комарова. Тот подошел широким шагом и взял трубку.

— Алло! Точно! Двадцатый! Спокойно. Здесь. Точно… Слушаю…

Кончив разговор, Комаров опять подсел к Наилю.

— Начальник политотдела. Спрашивает о вас — дошли ли. Сказал, чтобы вы вернулись сегодня же.

— Хорошо. А сейчас — за дело. Расскажите о самом отважном вашем бойце.

— У нас, правда, трусов нет. Все же, к примеру, можно сказать о комсорге Семене Лаврове.

— Лавров — хороший пулеметчик, — вставил Тимофеич, все не отходя от амбразуры.

— Вчера, или нет, позавчера, кажется, было эго. Немцы пошли в атаку. И в самый жаркий момент пулемет Лаврова замолк. Повреждение. Немцы уже к самой траншее лезут. Лавров кричит своему помощнику: «Гранатами!» А сам тут же под пулями разобрал и собрал замок пулемета. И от его огня, поверите, ни один гитлеровец не ушел отсюда живым.

— Где сейчас Лавров?

— Ранен. Раз ранили — не ушел. Второй раз ранили — не ушел. Когда ранили в третий раз, я его насильно отправил. Боевой парень.

В углу вдруг загремели пустые консервные банки. Комаров в ту же секунду выскочил из блиндажа. Повскакали лежавшие на нарах бойцы. Один из них встал около Тимофеича, и пулемет сразу заработал.

Чтобы не пропустить ночной бой, Наиль вышел из блиндажа. Повсюду слышались выстрелы. Во тьме ночи мелькали зеленые и красные линии трассирующих пуль. При свете ракет они исчезали, потом опять появлялись. Где-то недалеко с воем разорвалась мина.

Наиль хотел пробраться по траншее вперед, но его остановили:

— Туда нельзя.

Всокре все затихло. Откуда-то появился Комаров.

— Пока отогнали, — как бы невзначай обронил Комаров, обращаясь к Яруллину.

В блиндаже Комаров по телефону доложил о случившемся в штаб.

— Немного нам помешали, — сказал Комаров, подсаживаясь к корреспонденту. — На чем мы остановились? Насчет комсорга… Я просил комбата представить его к ордену Красного Знамени.

— А что сейчас случилось?

— Немецкая разведка… Человек пятнадцать.

Комарова прервали те же консервные банки. Младший лейтенант мгновенно выскочил наружу.

Так продолжалось всю ночь, и они не смогли поговорить как следует. Начало светать.

— Вы теперь не сможете вернуться до самой темноты, — объявил Комаров все с той же негаснущей горячностью. — Эх и попадет же мне за это от полковника!

— Ладно, всю вину беру на себя, — заверил его Наиль. — Я останусь на день с вашими бойцами.

— Что ж, тогда отдохнем немного. Днем у нас пошумнее.

Он залез на нары, улегся поудобнее и, не раздеваясь, сразу уснул.

— Он больше двух часов в сутки не отдыхает, и го не всегда удается, — сказал Тимофеич, словно желая смягчить впечатление от того, что командир спит.

Только теперь Наиль разглядел лицо Тимофеича, Был он прямоносый, бровастый, с добрыми синими глазами и по-буденновски закрученными пышными усами. Его сменил боец, и Тимофеич отошел от амбразуры.

— Кем вы были до войны, Тимофеич? — спросил Наиль.