Орлеанская девственница. Философские повести - [4]

Здесь, в Орлеане, я в разлуке с нею.

В боях пролью я безнадежно кровь,

И – ах! – умру, ее не встретив вновь!»

А президент Луве{36}, министр монарший,

На вид мудрец, с осанкой патриаршей,

Сказал: «Должны мы все же до тех пор

Просить парламент вынесть приговор

Над англичанами, чтоб в этом деле

Нас в упущеньях упрекать не смели».

Луве, юрист, не знал того – увы! –

Что было достоянием молвы:

А то бы он заботился не меньше,

Чем о врагах, о милой президентше.

Вождь осаждающих, герой Тальбот{37},

Любя ее, любим был в свой черед.

Луве не знал; его мужское рвенье

Лишь Франции преследует отмщенье.

В совете воинов и мудрецов

Лились потоки благородных слов,

Спасать отчизну слышались призывы;

Особенно Ла Гир красноречивый

И хорошо, и долго говорил,

Но все-таки вопроса не решил.

Пока они шумели, в окнах зала

Пред ними тень чудесная предстала.

Прекрасный призрак, с розовым лицом,

Поддержан светлым солнечным лучом,

С небес отверстых, как стрела, несется,

И запах святости в собранье льется.

Таинственный пришлец украшен был

Ушастой митрой, сверху расщепленной,

Позолоченной и посеребренной;

Его долматик по ветру парил,

Его чело сияло ореолом{38},

Его стихарь блистал шитьем тяжелым,

В его руке был посох с завитком,

Что был когда-то авгурским жезлом{39}.

Он был еще чуть зрим в огне своем,

А уж Тримуйль, святоша, на колени

Становится, твердя слова молений.

Ришмон, в котором сердце как булат,

Хулитель и кощунственник исправный,

Кричит, что это сатана державный,

Которого им посылает ад,

Что это будет шуткой презабавной –

Узнать, как с Люцифером говорят.

А президент Луве летит стрелою,

Чтоб отыскать горшок с водой святою.

Потон, Ла Гир и Дюнуа стоят,

Вперив в пространство изумленный взгляд.

Простерлись слуги, трепетом объяты.

Видение все ближе, и в палаты

Влетает тихо, на луче верхом,

И осеняет всех святым крестом.

Тут каждый крестится и упадает.

Он их с улыбкой кроткой поднимает

И молвит: «Не дрожите предо мной;

Ведь я Денис{40}, а ремеслом – святой.

Я Галлии любимой просветитель,

Но я оставил вышнюю обитель,

Увидя Карла, внука моего,

В стране, где не осталось ничего,

Который мирно, позабыв о бое,

Две полных груди гладит на покое.

И я решил прийти на помощь сам

За короля дерущимся бойцам,

Кладя предел скорбям многотревожным.

Зло исцеляют противоположным.

И если Карл для девки захотел

Утратить честь и с нею королевство,

Я изменить хочу его удел

Рукой юницы, сохранившей девство,

Коль к небу вы подъемлете главы,

Коль христиане и французы вы,

Для церкви, короля и государства

Вы призваны помочь мне без коварства,

Найти гнездо, где может обитать

Тот феникс, что я должен отыскать».

Так старичок почтенный объяснялся.

Когда он кончил, смех кругом раздался.

Ришмон, насмешник вечный и шутник,

Вскричал: «Клянусь, мой милый духовник,

Мне кажется, вы вздумали напрасно

Покинуть ваш приют весьма прекрасный,

Чтобы отыскивать в стране гуляк

Игрушечку, что цените вы так.

Когда спасти стараемся мы крепость,

Оружием брать девственность – нелепость.

Смешно искать ее в таком краю,

Когда у вас же столько их в раю!

Свечей церковных в Риме и в Лорете{41}

Не более, чем дев в нагорном свете.

Во Франции – увы! – их больше нет.

В святых обителях пропал и след.

От них стрелки, сеньоры, капитаны

Давно освободили наши страны;

Подкидышей побольше, чем сирот,

Наделал этот воровской народ.

Святой Денис, не нужно споров длинных;

В других местах ищите дев невинных».

Угодник покраснел пред наглецом;

Затем, опять на луч вскочив верхом,

Как на коня, не говоря ни слова,

Пришпоривает и взлетает снова,

За безделушкою, милей цветка,

Что так нужна ему и так редка.

Оставим же его; пока он рыщет

Везде, где есть дневным лучам пути,

Читатель-друг, желаю вам найти

Алмаз любви, которого он ищет!

Конец песни первой

Песнь вторая

Содержание

Иоанна, вооруженная святым Денисом, отправляется к Карлу VII в Тур; что она совершила по пути и как она получила патент на звание девы.

Блажен возлегший с девою на ложе!

То редкий дар; но волновать сердца,

По-моему, во много раз дороже.

Любимым быть – вот счастье мудреца.

К чему лишать цветок его венца?

Пусть нас Любовь подарит этой розой.

Толковники нам исказили прозой

Прекрасный текст; когда принять их толк,

То с наслажденьем несовместен долг.

Я против них готовлю сочиненье,

Где изложу искусство из искусств,

Как в самом долге черпать наслажденье,

Обуздывая треволненья чувств.

Святой Денис мое поддержит рвенье,

Ко мне склоняясь в горней вышине;

Я пел его, и он поможет мне.

Но, в ожиданьи, должен рассказать я

Конец его святого предприятья.

Среди Шампанских невысоких гор,

Где сто столбов, увенчанных гербами{42},

«Вы в Лотарингии», – вещают сами, –

Был городок, безвестный до тех пор;

Но он стяжал невянущую славу,

Затем что спас французскую державу

И галльских лилий искупил позор.

О Домреми, твои поля и воды

На годы да прославятся и годы!

Твоих холмов убогих не пестрят

Ни апельсин, ни персик, ни мускат,

И твоего вина я пить не стану;

Но Франции ты подарил Иоанну.

Здесь родилась она{43}: кюре-петух,

Производивший всюду божьих слуг,

За мессой, за столом, в постели рьяный,

Когда-то инок, был отцом Иоанны;

Стан горничной, дебелой и румяной,

Был формою, в которой отлита

Британцам памятная красота.

В шестнадцать лет при лошадях таверны