Орлеанская девственница. Философские повести - [14]

Готовы оба будьте: я прощаю

Французов; я их вам предоставляю».

Владел монах Иакова жезлом{121},

И перстнем Соломона, и ключом;

Он также обладал волшебной тростью,

Придуманной египетским жрецом,

И помелом, принесшим с дикой злостью

Беззубую к царю Саулу гостью{122},

Когда в Эндоре, заклиная тьму,

Она призвала мертвеца к нему.

Был Грибурдон не хуже по уму:

Круг начертав, он взял немного глины,

Помазал ею нос своей скотины

И произнес слова – источник сил,

Которым персов Зороастр учил{123}.

Услыша сатанинское наречье, –

О, чудеса! О, власть нечеловечья! –

На две ноги тотчас поднялся мул,

Передними уздечку отстегнул,

Густая шерсть сменилась волосами,

И шапочка явилась над ушами.

Не так ли некогда великий царь{124},

За злобу сердца осужденный Богом

Быком щипать траву по всем дорогам,

Стал человеком наконец, как встарь?

Под синим куполом небесной сферы

Святой Денис, печален свыше меры,

Услышал Девственницы слабый стон;

К ней на подмогу устремился б он,

Когда бы сам он не был затруднен.

Денисовой поездкой оскорблен,

Один весьма почтенный небожитель,

Святой Георгий, Англии святитель{125},

Открыто возмущался, что Денис

Без позволения спустился вниз,

Стараясь, как непрошеный воитель.

И скоро, слово за слово, они,

Разгорячась, дошли до руготни.

В характере британского святого

Всегда есть след чего-то островного:

Пускай душа в раю поселена,

Родная всюду скажется страна;

Так выговор хранит провинциальный

Сановник важный и официальный.

Но мне пора, читатель, отдохнуть;

Мне предстоит еще немалый путь.

Когда-нибудь, но только не сегодня,

Я расскажу вам, с помощью господней,

К каким событьям это привело,

Что сталось с Девой, что произошло

На небе, на земле и в преисподней.

Конец песни четвертой

Песнь пятая

Содержание

Монах Грибурдон, пытавшийся обесчестить Иоанну, по заслугам попадает в ад. Он рассказывает о своем приключении чертям.

Друзья мои, пора, поверьте мне,

Остепениться и зажить вполне,

Как истые, прямые христиане!

Среди гуляк, рабов своих желаний,

Я молодости проводил года

В трактирах вечно, в церкви никогда.

Мы пьянствовали, ночевали с девкой

И провожали пастыря с издевкой.

И что же? Смерть, которой не уйти,

С косою острой стала на пути

Весельчаков, курносая, седая,

И лихорадка, вестница хромая,

Рассыльная Атропы, Стикса дочь,{126}

Терзает их умы и день и ночь;

Сиделка иль нотариус свободно

Им сообщают: «Вы умрете, да;

Скажите же, где вам лежать угодно».

И позднее раскаянье тогда

Слетает с уст: печальная картина.

Ждут помощи блаженного Мартина,{127}

Святой Митуш{128} великих благостынь,

Поют псалмы, коверкают латынь,

Святой водою их кропят, но тщетно:

Лукавый притаился незаметно

У ног постели, когти распустил.

Летит душа, но он ее схватил

И увлекает в подземелья ада,

Где грешных ждет достойная награда.

Читатель мой! Однажды Сатана{129},

Которому принадлежит страна

Большая, с населением немалым,

Блестящий пир давал своим вассалам.

Народ в те дни без счета прибывал,

И демоны гостей встречали славно:

Какой-то папа, жирный кардинал,

Король, что правил Севером недавно,

Три интенданта, двадцать черных ряс,

Четырнадцать каноников. Богатый

Улов, как видите, был в этот раз.

И черной сволочи король рогатый

В кругу своих придворных и друзей

Пил адский нектар с миною довольной

И песенке подтягивал застольной.

Вдруг страшный шум раздался у дверей:

«Эй, здравствуйте! Вы здесь! Вы к нам, почтенный!

Ба! Это Грибурдон, наш неизменный,

Наш верный друг! Входите же сюда,

Святой отец! Вниманье, господа!

Прекрасный Грибурдон, апостол ада,

Ученый муж! Таких-то нам и надо!

Сын черта, несравненный по уму!»

Его целуют, руку жмут ему

И быстро увлекают в подземелье,

Где слышно пира шумное веселье.

Встал Сатана и говорит: «Сынок,

Ядреной брани{130} истинный цветок,

Так рано я тебя не ждал; жалею,

Что голову свою ты не берег.

Духовной Академией моею

Ты сделал Францию в короткий срок;

В тебе я видел лучшую подмогу.

Но спорить нечего с судьбой! Садись

Со мною рядом, пей и веселись!»

В священном ужасе целует ногу

У господина своего монах,

Потом глядит с унынием в глазах

На пламенем объятое пространство,

Где обитают в огненных стенах

Смерть, вечные мученья, окаянство,

Где восседает зла нечистый дух,

Где дремлет прах классического мира,

Ум, красота, любовь, наука, лира, –

Все, что пленяет глаз и нежит слух.

Неисчислимый сонм сынов господних,

На радость черту сотворенных встарь!

Ведь здесь, читатель, в муках преисподних,

Горит тиран и рядом лучший царь.

Здесь Антонин и Марк Аврелий{131}, оба

Катона, бичевавшие разврат{132},

Кротчайший Тит{133}, всех угнетенных брат,

Траян, прославленный{134} еще до гроба,

И Сципион, чья пламенная власть

Преодолела Карфаген и страсть.{135}

Мы видим в этом пекле Цицерона,

Гомера и премудрого Платона.

За истину принявший смерть Сократ,

Солон и Аристид в смоле кипят.{136}

Что доблести их, что благодеянья,

Раз умерли они без покаянья!

Но Грибурдон был крайне удивлен,

Когда в большом котле заметил он

Святых и королей, которых ране

Себе примером чтили христиане.

Одним из первых был король Хлодвиг{137}.

Я вижу, мой читатель не постиг,

Как может статься, что король великий,

Который в рай открыл дорогу нам,{138}

В аду кромешном оказался сам.

Я признаюсь, бесспорно, случай дикий.