Орион взойдет - [191]

Впрочем, наверно, умнее всего помолчать.

Из зала донесся хор сильных молодых голосов. Мелодия распространялась, крепла, к ней присоединялся голос за голосом.

Сотрясая небеса,

Горы, долы и леса,

К звездам двинет «Орион»,

Из темницы выйдет он.

Смерть тиранам!

Смерть злым духам!

Пусть бежит на волю Волк!

Мы добьемся,

Мы добьемся,

Мы добьемся свободы! Свободы! Свободы!

Плик качнул головой. Губы его побледнели.

– Нет, – сказал он, – ничего подобного этому я сочинить не смогу.

– Неужели? – спросила Лисба. – Волнующая мелодия, но слова, по-моему, так себе.

– Частушка, – ответил Плик, дослушав заглушившую все прочие звуки песню. – Неужели ты не понимаешь? Я все-таки поэт или претендую на это звание. Я призываю демонов, а потом с тем или иным успехом изображаю все, что видел. Но так лают сами демоны. – Плик отнял у нее свою руку.

– Извини, наверняка я снова обидел тебя.

– Нет, не очень… Я разыскала тебя, потому что вспомнила, что ты и…

О, я не подведу ни свою Ложу, ни Орион, но мне кажется, что ты понимаешь, что происходит, надеюсь, поможешь мне понять… – Лисба взяла его за руки, наклонилась поближе. – Я живу одна в комнате для незамужних женщин, – проговорила она быстро. – Конечно, конурка, но она моя, и у меня припасена бутылочка вина. Пойдем, прошу тебя…

6

Буря бушевала над Западной Юропой до заката. Фейлис сидела дома (что еще остается хрупкой женщине?) и слушала, как выл ветер, грохотал гром, как дождь с градом выбивал барабанную дробь по крыше и хлестал по улицам. Когда вспыхивала молния, водопады, струящиеся по окнам, зловеще мерцали, словно бы снаружи что-то горело. В доме Орилаков в Турневе было холодно: диверсанты вывели настроя городскую электростанцию, принимавшую энергию от Скайгольма. В отблеске свечей она жалась к керамической печке, но вокруг было темно, как в саркофаге. Редкие немолодые слуги скользили мимо Фейлис, замечая ее, только если она звонила; говорили с ней, только отвечая, и старались обойтись несколькими словами. Аппетита у нее не было, Фейлис едва замечала, что кухарка проявляла невнимательность к ней.

Винный погреб и бар предлагали более привлекательные соблазны. К вечеру, когда непогода чуть ослабела, Фейлис почувствовала облегчение, согрелась, взяла книгу в постель. Сборник любимых стихов заставил ее возрыдать о скорби и ужасе, что правят миром; о бедных людях, встретивших столь ужасную смерть на другой стороне планеты. Бедняга Джовейн, труд его жизни рушился, хотя он едва приступил к нему. Бедный отец, которому, должно быть, ужасно не хватает ee; бедная Фейлис, муж которой летает по небу с какой-то дикаркой, демонстрируя свою супружескую неверность всей человеческой расе. Тем не менее она поняла, что сумела воспитать в себе достаточно великодушия, чтобы простить блудного мужа, если он вернется к ней… Спала она плохо, мешали кошмары.

Перед рассветом один из них и пробудил ее. Фейлис проснулась задыхаясь, покрытая холодным потом. За окнами было светло, светлее, чем в полнолуние… свет и тени лежали на ковре. Было прохладно, тихо, она даже слышала, как скрипит старый дом всеми своими сочленениями. Ее ночная свеча догорела.

Она не смогла заставить себя заснуть, лежала в одиночестве и ждала, когда служанка принесет утренний шоколад. «Хорошо бы выйти, – подумала она. – Почему бы не пройтись? – Фейлис помедлила в нерешительности. – Ах, эти террористы. Но пока ничего плохого они не сделали; ну, побили нескольких солдат и поломали кое-какие машины. Ни один человек в Домене не станет набрасываться на женщину из политических соображений.

Плохо с ней еще никто не обходился, ее просто избегали, а когда от разговора нельзя было отказаться, держались корректно. Наружу. Надо выйти на природу. В мир, который дарит Гея». Фейлис быстро оделась – простое платье и плащ с капюшоном, чтобы скрыть лицо от случайных прохожих, фонариком осветила себе дорогу по лестнице, открыла наружный подъезд и вышла.

Лестница у ног, мостовая, стены и крыши напротив отражали свет, излучаемый колоссальным диском Скайгольма. Далекие газовые фонари тонули в его нереальном свете. На беззвездном небе белыми хлопьями бежали облака. Улица была пуста, мимо проскочил кот, пугливо глянувший на нее опаловым глазом. Она ступила на тротуар и пошла прочь от дома.

Шаги ее отдавались в молчании. Дыхание курилось парком.

«По-моему… да, надо спуститься к реке. – Фейлис ускорила шаг.

Движение изгнало воспоминание о кошмарах и чуточку освежило. – Жизнь у меня не окончилась. Да, кругом трудности, одни несправедливости, и это вечное отсутствие сострадания у всех… они так больно ранят меня, но я оправлюсь от ран. Я достигну Единства, и тогда еще повстречаю мужчину, которого жду.

Если же нет…»

Она вышла на набережную. Деревья, балюстрады, статуи, к которым прикоснулось время. За ними мерцала Лу, а за ней тянулся ровный склон, поднимавшийся с садами и фермами к гребню, который занимал Консватуар.

На таком удалении шпили его казались миниатюрами из слоновой кости, но под ними обитали мудрость, красота и покой столетий. Восток розовел, приветствуя солнце, колокольный перезвон донесся от Башни Ученых, как это делалось в течение половины тысячелетия. Она не понимала, слышит ли далекие звуки ушами или же сердцем. «Да, – подумала она, – мое место именно там».