Орхидеи еще не зацвели - [75]

— Мистер Френкленд! — рыкнул наш Бэмби, воздвигнувшись в дверях.

Глава 39

Мистер Френкленд неторопливо проследовал в гостиную. Обстоятельно кряхтя, он занял кресло у камина, с которого перед этим необдуманно соскочил инспектор Мортимер. То есть Шерлок соскочил с кресла, а не с камина — полицейскому на камине сидеть несолидно, если он не является статуэткой, а статуэток-полицейских, насколько я знаю, не производят ни в Китае, ни в Ворчестере, а даже будь он статуэткой, как мне вдруг подумалось, он бы стоял.

Маленькая черно-рыжая кошка Гингема, согнанная с колен Шерлока и с недовольным видом ждущая возле кресла, уселась на новые предоставленные ей колени и, вежливо почесываемая, заурчала. Затем Френкленд не отказался от фирменного баскервильского портвейна, предложенного ему сугубо из вежливости — ну правда, какая и кому радость с того, что это клетчатое брюхоногое ополовинит наш винный погреб. Дождавшись напитка, принесенного зайчиком Бэрримором, он медленно, вполне насладившись оттенками вкуса, все выпил, после чего обвел нас холодным черепашьим взглядом. Он как будто специально тянул время. Когда же его тренированные сенсоры старого сутяги единодушно подали сигнал, что скоро присутствующие шесть молодых мужчин с крепкими кулаками утратят уважение к сединам, он заговорил. Его речь я не стенографировал, потому что, во-первых, я не умею стенографировать, а во-вторых, делать мне больше нечего.

В общих чертах, он сказал следующее. Сэр Чарльз был его клиентом и личным другом, поэтому периодически, как фокстерьер — крысу, приносил к нему домой всякие разные завещания, заверял в присутствии трех свидетелей и оставлял на хранение. Завещания писать Баскервиль любил, ну просто хлебом не корми, так что их накопилась бы целая гора, если бы Френкленд долгими зимними вечерами не растапливал ими камин. Последнее из таких завещаний датировано днем смерти сэра Чарльза; в его подлинности (завещания, конечно, а не сэра Чарльза), не может быть никаких сомнений. Свои подписи под документом поставили лесник, конюх Перкинс и экономка Френкленда, не важно, как ее звать, потому что это почтенная старая леди.

— Лесник Джон Лайонс? — уточнил Шерлок.

— Да, а что? — ответил Френкленд.

— Хо!

«Хо» — еще мягко сказано. Леснику обломилось 20 тысяч фунтов по условиям завещания; Лайонс-Джуниор не получил ничего.

— О Джоне Лайонсе, это был новый пункт завещания?

— Как раз нет, он присутствовал даже в том завещании, которое составил сэр Чарльз до отъезда за границу. Но только сумма, понятное дело, была несколько меньше.

— Ага, — ухмыльнулся сэр Генри, — джентльменское соглашение.

— Именно.

Далее Френкленд под дикие выкрики Грегори Мортимера в роли душеприказчика и сдержанное одобрение Генри, который хотел как можно скорее взять деньги и слинять с болот, изложил основную суть завещания. Мысль отдать Баскервиль-Холл под лепрозорий Мортимеру категорически не понравилась, как, вероятно, не понравится вообще всему местному населению, когда широко огласится. Ну и правда, мало дартмутской тюряги, мало болотной нечисти, так еще и прокаженные шнырять начнут. Маловероятно, чтобы сэр Чарльз, который столько сделал для родного края, имел в виду именно такой исход. Вероятно, он все же предполагал, что поместье достанется потомку Баскервилей. Меня принялись уговаривать попробовать выполнить условия, при которых я мог бы принять поместье.

— Но как вы себе это представляете? Что я, по-вашему, должен делать? — возмущался я, но уже откуда-то под белы руки притащили Шимса, установили в гостиной и приготовились слушать.

— Ну что же, — сказал Шимс, — перед всеми нами стоит общая цель.

— Правильно, правильно! — закричали Мортимеры.

— Да куда там, — воскликнул я, — ведь мне придется доказывать свою виновность перед присяжными.

— А присяжные все будут местные, — тонко заметил Френкленд. — И у них с нами общая цель, как удачно выразился мистер Селден.

Шимс фыркнул и надулся, как роденовский мыслитель на крупу. Раньше бы он себе такого не позволил.

— Но ведь тогда против меня возбудят дело! — возопил я, перекрывая мятежное фырканье трубным гласом совести.

— Кто? — спросил Шерлок, наивно похлопав ресницами. — Нет, я не думаю, что прямо так и возбудят. Сейчас мы схватим Лайонса, его засудят, а два решения по одному делу не выносят.

— Но как же, а новые доказательства…

— Да успокойся ты, Берти. Не нервничай. Мы с тобой, — сказал Генри, уже мысленно пакуя чемоданы, чтобы взять их и бросить меня на произвол судьи. Сначала я собирался сказать «на произвол судьбы», но мне нравится точность.

За всю свою многотрудную жизнь Альберт, стоящий сейчас перед вами, привык, что его то и дело то бросают, то кидают то на тот произвол, то на этот. Но сейчас, как я ни выворачивал извилины, перебирая варианты бросков и кидков, все равно выходило, что ни бросить, ни кинуть меня не могут. Потому что если меня, например, кинуть в тюрьму, то вступит в силу закон, по которому преступник не может воспользоваться выгодами своего поступка, а значит, в Баскервиль-Холле тут же будет открыт лепрозорий, и радостные прокаженные, деликатно звеня колокольчиками, разбредутся по лугам Гримпена в поисках маргариток. Если меня бросить с веревкой на шее, то я не смогу завладеть наследством и тем самым опять-таки прокаженные загремят костылями по всей округе и встанут в очередь в мясную лавку. Мухи будут садиться на них, а потом на мясо. Местный житель, желающий при подобных обстоятельствах меня бросить или кинуть, должен либо уметь сам себя укусить за задницу, либо ему потом придется всю жизнь кусать локти, и это будет крайне негигиенично.