Орхидеи еще не зацвели - [71]

— На собаку?

— Угу.

— Струю?

— Да.

— От… оттуда? Как из брандспойта?

Я кивнул.

— Тогда, конечно, приснилось. А это кто-нибудь видел?

— Могли видеть Генри, Бэрил, Лора и ее муж. Еще, в принципе, Уил мог видеть. А, ну и Стивен.

— Стивен меня в этой ситуации меньше всего волнует.

— Это да.

— Расскажи все сначала.

Я рассказал.

— В этой цепи обстоятельств мне кажется самым слабым звеном украинский напиток, — изрекла она по окончании моей печальной повести. — Пока вы его не стали пить, все было нормально… по крайней мере, объяснимо.

— Да.

— У него не был странный вкус?

— У напитка? Был. Это же напиток из редиски.

— Какой именно?

— Вроде бы как горьковатый.

— Как абсент?

— Да, я сейчас припоминаю, некое сходство было. Но аниса там не было… Скорее он пах чем-то вроде хрена. Мне сказали, что его производят из редиски…

— А на вид он был какой?

— Мутный.

— Все ясно, там была полынь. При добавлении воды она эмульгирует.

— Думаешь, они добавляли воду? Я что-то сомневаюсь…

— Наверно, они ополаскивали бутыли перед разливом. Бутыли большие, на дно натекло…

— Они его делали не в той бутылке?

— Нет.

— А, ну понятно.

— У тебя могли быть галлюцинации, но я очень хотела бы знать, первое, — что ты делал, и второе, — что все видели.

— Каждый, наверное, видел разное.

— Я надеюсь…

— Да нет, все в порядке, старуха! Они все равно не поверят.

— Возможно. Но когда мы поженимся, чтобы никаких украинских напитков.

— Конечно, старуха, я их исключу из своего рациона на веки вечные!

— И мексиканских. И гаитянских. Вообще экзотических.

— Само собой, милая, само собой.

— Ну все, иди в свой Баскервиль-Холл.

— Хорошо.

И я хотел уже идти, он она меня нежно кликнула:

— Цып-цып, иди сюда!

Я подбежал к ней, как радостный бобик. Она дала себя поцеловать и спросила:

— Орли возле тебя не шныряла?

— Нет, я ее вообще не встречал с тех пор.

— Это хорошо, иди, зайчик мой, иди.

— Мне не нужна никакая Орли, кроме тебя!

— Ты меня так любишь?

— Люблю!

— Хорошо, скачи, дурашка.

И я ускакал.

Как раз на пересечении дорог, ведущих из «Четырех петухов» и из Меррипит-Хауса в Баскервиль-Холл, я встретил Генри. Он показался мне слегка сердитым.

— Что такое? — спросил я.

— Я ходил к Бэрил, но, представляешь, ее не было дома. Где она шляется?

— Не знаю.

— И я не знаю. Застал только ее этого Джека. Он, конечно, сидел за каталогом насекомых.

— Ага, интересуется своей родословной.

— Да нет, раздел чешуекрылых. Не сколопендры. Бабочки, мотыльки.

— Ну… в семье не без урода. Кто-то выбился в люди… то есть в мотыльки, а кто-то нет. Есть у мотыльков младшие братья? Он — из них.

— Может быть. Но я хотел бы знать, где она…это… порхает.

— Да господи, сидит, наверное, в гостях у Лоры Лайонс или еще какой-то кумушки. Перемывает нам кости. А может быть, пошла в церковь.

— Ты думаешь, она ходит в церковь? — спросил Генри с надеждой.

— Если хочет быть миссис Генри Баскервиль, ей придется.

— Это да! Я, слава богу, по воспитанию принадлежу к англиканской церкви. И я не потерплю!

— Вот именно. Нечего.

— Да, нечего.

— Нужно, в конце концов, думать о репутации.

— Тем более, разве так сложно, раз в неделю сходить в церковь?

— Несложно.

— Несложно.

— Послушай, Генри, — подкинул я новую тему. — Я был у своей Орландины, встретил там старого Френкленда. Он сказал, что сегодня придет к нам зачитывать завещание.

— Да ну, круто! А что там?

— Не знаю, но смысл такой, что деньги, в смысле, миллионы, у тебя будут уже завтра.

— Он так сказал?

— Намекнул.

— Угу. А поместье?

— Поместье — под лепрозорий.

— Молодец старикан! Были тут ликантропы, а станут лепрокантропы.

До сих пор я не слышал, чтоб Генри шутил, мне казалось, что он не имеет подобной привычки, но английская глубинка, видать, его доконала.

— Если тебя этот момент устраивает, то все в порядке. Слушай, — спросил я тогда, — тебе не показалось, что этот украинский напиток, ну, что мы пили вчера…

— Да?

— …был вроде абсента?

— Так абсент запрещен!

— В Англии — нет.

— Тогда может быть, я не знаю, я не пробовал абсент.

— Дитя природы! Что ж ты пробовал! Мустангов?

— Как это — мустангов?

— Жареных, пареных…

— От абсента бывают галлюцинации.

— Да, бывают.

— Ну тогда это, наверно, был абсент. Хорошо, что ты мне сказал, а то я все думал… почему…

— Что же ты видел?

— Да я уж сейчас и не помню…

— Боже, какой же ты скользкий, Генри. Просто как угорь в вазелине, а вазелин в заднице. Это ж просто немыслимо! Ни слова в простоте не скажешь!

— А почему я должен? В смысле, кому это интересно? Если бы было что-то интересное, то я бы рассказал обязательно. А так же оно абсолютно не интересно. Такие вещи никому не интересны, кроме самого рассказчика. Вот тебе, к примеру, что привиделось?

— Тебе будет не интересно.

— Так я ж к примеру.

— Мне показалось, что за тобой гналась собака.

— Ну да, ну да, Гинефорт, собака мужа Лоры Лайонс.

— Значит, гналась. Идем дальше.

— Идем. Что там дальше?

— Мы ехали на бронепоезде.

— Ехали.

— Анархисты все стали волками.

— Не помню.

— Уже на этом этапе не помнишь?

— Не помню. Я перенервничал.

— А потом что-нибудь помнишь?

— Не помню ничего.

— Ну ты и хитрый!

— У меня была тяжелая жизнь, Берти. Вот ты жил себе в Лондоне, на всем готовом, ходил в костюмчике юного Фаунтлероя, все с тобой нянчились. А я был фактически беспризорником. Всем наплевать на меня было. Мне пришлось самому пробиваться, понимаешь?