Орхидеи еще не зацвели - [70]

— Я убивать Генри не стану! Пусть этот старый дурень утрется!

— Он не может утереться, Берти, он умер. Но убив Генри, мы все равно бы не получили наследство, — резонно заметила Элиза, и я вновь восхитился ее умом. — По английским законам это невозможно.

— Ну, что скажете, Френкленд?! — с неким вызовом воскликнул я.

— Юноша, в завещании нет ни слова об убийстве Генри, — ответил Френкленд нудным, гнусавым голосом, прямо-таки исполненным аденоидов.

— Нет? Вот и отлично, что ж там есть?

— Сэр Чарльз завещает имение вам, Альберт, в случае, если вы представите доказательства, что вы его убили.

— Ах!

— Ох!

— Но как?!

— Берти!

— Кого-кого???

— Покойного сэра Чарльза Баскервиля.

— Я убил??? Я???

— В противном случае он завещает отдать имение под лепрозорий.

Моя невеста пришла в себя первой. Пока я талантливо изображал рыбку, которая по недомыслию выскочила из аквариума, Элиза глубоко выдохнула, потом столь же глубоко вдохнула и деловито спросила:

— Что же достанется Генри?

— К имению прилагается капитал в миллион фунтов, необходимый, чтобы содержать имение достаточно продолжительный срок. Ибо сэр Чарльз предполагал, что в течение нескольких поколений род Баскервилей, вполне возможно, не предложит миру ни одного финансиста, титана или стоика. Однако сей миллион фунтов недосягаем, ибо по условиям соглашения с банком он не может быть полностью выдан наследникам на руки. Но даже и процентов с этой суммы вполне достаточно, чтобы жить на широкую ногу.

— Да уж, — проблеял я.

— А прочим наследникам достанутся капиталы, которые находятся в нескольких банках Америки и Швейцарии и которые в деньгах, ценных бумагах и бриллиантах составляют в общей сложности около 22 миллионов долларов США.

— Фьююю, — издал я звук, которому в природе нет названия.

— Кроме того, им переходят дома и замки в Европе и Америке, которые находились в собственности сэра Чарльза Баскервиля.

— Старик не был нищим, — заметил я. — Но все-таки он был слегка юродивым. Ну как я докажу, что я его убил? Зачем? И главное, как же я получу его наследство, если в это время я буду сидеть в камере смертников, ожидая исполненья приговора? Деньги и поместье ведь не возьмешь с собой ТУДА. Это же прямо как у Юджина Арама: человек только хотел жениться, а его арестовали за убийство.

— Милый, но всего этого ведь можно избежать, — сообщила Элиза. — Я поговорю со Стивеном, и он, конечно, все устроит. У нас скоро медовый месяц, сейчас зацветут орхидеи. А королевская пенсия не такая большая, к тому же, ее могут нам и не дать…

— Вот еще, — пробурчал я, — мы не будем сидеть на болотах в медовый месяц. Как-нибудь я на Ниццу и так наскребу. Если только не будет оков на запястьях.

— Ладно, голубки, я сказал все, что нужно, и я пошел. Пусть вам мир улыбается.

И руина отчалила.

Глава 37

— Элиза… ты меня любишь? — спросил я, оставшись с ней наедине.

— Да, дурачок, а что, не видно? Но ты лучше всегда называй меня Орли, привыкай. Если ты меня будешь звать то Элиза, то Орли, то это добром не кончится. Не забывай, что у нас потом могут быть дети, они должны ничего не знать.

— Да-да, конечно… Орли. Орли. Орли-Орли-Орли… Ладно. Слушай. Мы скоро поженимся. Между мужем и женой не должно быть никаких тайн, да?

— Я и сама так думаю, — напряженно согласилась Элиза. — Но ведь у тебя нет ничего такого. Стивен бы знал, если б было.

— Что ты все со своим Стивеном. Он не всеведущ, — вспылил я. — Может он мне, например, залезть в голову?

— Не может.

— Ну так и все.

— Ты мне что-то хотел сказать?

— Да, я хотел сказать… Ор… рыбка моя, ты рубишь в теории Фрейда? Или скорее плаваешь?

— Скорее плаваю, я юнгианка. Так ты видел сон? Или у тебя навязчивые действия?

— Я не знаю, — вздохнул я, — то или другое. По всем признакам, это не мог быть не сон. Поэтому я и решил, что он сон. Хотя если он сон, то порядок событий нарушен. Но только если он не сон, то это бред какой-то…

— Ну?

— То, что меня разбудило видение собаки Баскервилей, которая склонилась надо мной и положила на подушку дохлую крысу, не в счет.

— Что же в счет, милый?

— Мне приснилось… то есть наверно приснилось, приснилось, потому что не присниться такое не могло, то есть нет, я хотел сказать, что такое если было, то приснилось, то есть если случилось, то только во сне…

— Ну?

— А ты вообще представляешь себе собаку Баскервилей?

— Да, конечно же: огромна, и черта черней самого, и пламя клубится из пасти…

— Как ты думаешь, как бы я себя повел, если бы ночью на болотах увидел такую собаку?

— Рискну предположить, что ты бы не стал ждать, пока она тебе положит на подушку дохлую крысу.

— Конечно, я попытался бы так или иначе этому воспрепятствовать. Но ведь глупо думать, что я могу раздеться догола, погнаться за ней и… — тут я остановился, не находя слов.

— И что? — спросила моя невеста, зардевшись.

— И… пытаться играть с ней, — выкрутился я.

— Каким же образом ты с ней играл?

— У мужа от жены не должно быть никаких секретов… — начал я.

— Опять ты за свое! Да что ж вы делали?

— Я пытался… я пытался…

— Неужели, то, что я думаю??

— Нет, Элиза… Орли, это совсем не то, что ты думаешь!

— Что же тогда?

— Я пытался… пытался… из меня вытекала сияющая струя… я пытался направить ее на нее, — наконец-то нашел я формулировку.