Орган титана - [4]

Наконец на третий день решились расстаться. Мэтр Жан хотел уехать пораньше, говоря, что дорога длинная, и за завтрак сели с намерением поесть быстро и пить мало.

Но кюре тянул время. Он никак не мог отпустить нас, не накормив досыта.

— Куда вам так спешить? — говорил он. — Лишь бы засветло выбраться из гор; как только спуститесь со скалы Санадуар, вы попадете на ровную местность, и чем ближе к Клер- мону, тем дорога лучше; к тому же, сейчас полнолуние, и на небе ни облачка. Ну‑ка, ну‑ка, братец Жан, еще стаканчик этого вина, этого хорошего шанторгского винца.

— Почему шанторгское? — спросил учитель.

— Неужели ты не видишь, что Шантюрг происходит от Шант — орг! ¹ Это ясно как день. Я сразу же разобрался в этимологии слова.

— А разве у вас на виноградниках есть органы? — спросил я по свойственной мне глупости.

— Конечно, — ответил добряк кюре, — имеются органы более четверти мили в длину.

— С трубами?

— С трубами, прямыми, как у твоего соборного органа.

— А кто на них играет?

— Ну, конечно, виноградари своими мотыгами.

— А кто сделал эти органы?

— Титаны, — сказал мэтр Жан, вновь впадая в свой насмешливый, нравоучительный тон.

— Правильно! Вот это хорошо сказано! — подхватил кюре, в восторге от гениальности брата. — Вполне можно сказать, что это творение титанов.

Я не знал, что правильные кристаллы базальта называют органными трубами. Я никогда не слышал о знаменитых базальтовых органах в Эспали — ан — Велэ и о многих других, хорошо известных в настоящее время, которым сейчас никто уже не удивляется. Я понял объяснение господина кюре в буквальном смысле и был очень рад, что не ходил в виноградник, так как мною вновь овладел страх.

Завтрак длился бесконечно и превратился в обед, почти в ужин. Мэтр Жан был в восторге от этимологии слова «Шант- юрг» и беспрестанно повторял:

— Пой — орган! Хорошее вино, хорошее название. Оно дано в честь меня, ведь я играю на органе и, могу похвастаться, неплохо! Пой, винцо! Пой в моем стакане. Пой также и в моей голове. Я уже чувствую, как ты рождаешь фуги и мотеты, они польются из‑под моих пальцев, как ты льешься из бутылки. Твое здоровье, брат! Да здравствуют великие органы Шант — юрга! Да здравствует мой маленький соборный орган. Когда я на нем играю, он так же могуч, как если б на нем играл сам титан. Ба! Да ведь я тоже титан! Гений возвышает человека, и каждый раз, когда я начинаю gloria inexcelsis[3], я беру приступом небо.

Добряк кюре серьезно считал своего брата великим человеком и не бранил его за приступы хвастливого бреда. Он и сам с умилением оказывал честь вину «Пой — орган», как человек, который надолго расстается со своим любимым братом, так что солнце уже начинало садиться, когда мне велели седлать Биби. Я не сказал бы, что мог с этим справиться. Гостеприимство довольно часто наполняло мой стакан, а вежливость заставляла меня не оставлять его полным. К счастью, мне помог пономарь, и братья после долгих и нежных объятий расстались у подножия холма, заливаясь слезами. Я, спотыкаясь, взобрался на спину Биби.

— Уж не пьян ли ты случайно, сударь? — сказал мэтр Жан, касаясь моих ушей своим ужасным хлыстом.

Но он все же не ударил меня. Рука его как‑то размякла, а ноги очень отяжелели, и стоило большого труда выравнять его стремена: каждое из них попеременно оказывалось длиннее Другого.

Что происходило до наступления ночи, я не знаю, мне кажется, я громко храпел, а учитель этого не заметил. Биби была такая умница, что я мог быть вполне спокоен. Ей достаточно было один раз пройти по какой‑нибудь дороге, чтобы запомнить ее навсегда.

Я проснулся, почувствовав, как она внезапно остановилась. Мое опьянение, кажется, совершенно рассеялось, так как я сразу же отдал себе отчет в создавшемся положенин. Мэтр Жан не спал, или, вернее, он, к несчастью, проснулся как раз вовремя, чтобы помешать инстинкту лошади. Он направил ее по неверному пути. Послушная Биби подчинилась без сопротивления, но вдруг она почувствовала, что почва уходит у нее из‑под ног, и отпрянула назад, чтобы не полететь в пропасть вместе с нами.

Я быстро соскочил наземь и увидел справа над нами скалу Санадуар с ее витыми органными трубами и зубчатой вершиной; при лунном свете она казалась совсем голубой. Ее близнец — скала Тюильер высилась слева, по другую сторону оврага; между ними зияла пропасть. А мы, вместо того чтобы следовать по верной дороге, оказались на тропинке косогора.

— Слезайте! Слезайте! — крикнул я учителю музыки. — Вы там не проедете. Это козья тропа.

— Эх ты, трус! — отв4тил он грубым голосом. — А разве Биби — не коза?

— Нет, нет, учитель, она лошадь. Не надо бредить. Она не может там пройти и не хочет.

Резким усилием я спас Биби от опасности, но мне пришлось осадить ее, что заставило учителя сойти с лошади быстрее, чем он этого хотел. Это привело его в бешенство, хотя он ничуть не ушибся, и, не отдавая себе отчета, в какой опасной местности мы находились, он стал искать хлыст, чтобы учинить надо мной расправу, которая не всегда бывала безболезненной. Я сохранил полное самообладание, раньше его подобрал хлыст и, без всякого уважения к серебряному набалдашнику, бросил в пропасть.