Орел/Решка - [10]

– Ты уверен, что это был он?

– Я бил эту рожу с первого класса, я ее везде узнаю.

– Именно тогда он тебя избил?

– Он был сильным. И знал, как надо драться. Его словно подменили. Он был злой, очень злой. И вдобавок еще и кирпичом мне все фары разбил, козел.

Кирпичом. Это многое объясняло.

Но тот Натан, которого знал Эфраим, так никогда бы не поступил.

– Потом этот урод меня сфотографировал, – сказал Майкл.

А вот это вполне в стиле Натана. Он никогда бы не оставил такую победу без свидетельств.

Майкл сказал, что Натан был другим. От этой мысли Эфраим вздрогнул. А что, если где-то там ходил парень, который только выглядел как его лучший друг? Лежал же в морге кто-то, похожий на Эфраима. Но навряд ли Майкл мог спутать Натана с двойником, он же видел его вплотную несколько минут; должно быть другое объяснение, попроще. Натан просто устал от побоев. Десять лет терпел в конце-то концов.

Майкл схватил Эфраима за плечо, но его обычно железная хватка оказалась слабой.

– Слушай, – сказал Майкл. – Не трепись об этом или пожалеешь.

– Конечно, Майкл. О твоем тайном позоре не узнает никто.

Эфраим впервые пожалел, что у него нет блога, иначе сейчас бы раструбил о позоре Гупала по всему Интернету. Оставалось надеяться, что Натан сделал хорошие снимки. Ими можно будет шантажировать Майкла до самого конца школы.

– Просто присматривай за своим другом. Он только выглядит таким жалким, – сказал громила.

– Я знаю.

Майкл уставился на собеседника, затем повернулся и ввалился в пустой лифт. Эфраим ухмыльнулся. Надо будет спросить Натана, как он это проделал.

Он в который раз пожалел, что у него нет мобильника. Он мог бы купить его, если бы чаще подрабатывал в супермаркете, но, даже когда заводились деньги, они вечно уходили на домашние хлопоты. К тому же было очень странно работать в одном месте с мамой на должности лучшей, чем у нее.

Эфраим остановился у таксофона рядом со входом в больницу, но единственный четвертак решил не тратить. Пусть и не волшебный, но что-то странное в нем точно было.

Он повесил трубку. Ладно, позвонит Натану позже, когда доберется до дома.

Эфраим с опаской толкнул входную дверь, не зная, что найдет в квартире на этот раз.

Мать лежала на диване в гостиной, рядом стояла бутылка водки. Хоть без таблеток. Он выключил телевизор.

– Который час? – пробормотала она.

– Начало восьмого.

Мама застонала.

– Вот черт. Надо позвонить Словски и сказать, что я уже бегу.

– Опять?

– Почему ты сегодня так поздно? – спросила она, села и потянулась за сигаретой.

– Я был в больнице.

– В больнице? Что ты там делал? – Мать без особого успеха пыталась пригладить волосы. Странно, что ее это заботило. Она вдруг посмотрела на сына. – В больнице! Дорогой, ты в порядке?

– Со мной? Я в порядке. Не думал, что они отправят тебя домой так скоро.

– О чем ты говоришь?

– Ты не помнишь? – спросил он.

– Помню что? Если бы я попала в больницу, то, наверное, запомнила бы, – она затянулась и воззрилась на него сквозь дым. – Ты ведь не прикладывался к моей бутылке, не правда ли? Или к чему-нибудь забавному с друзьями? – Она рассмеялась.

– Забавному? – огрызнулся он. – Это не смешно, мама.

– Что на тебя нашло? – Она отвернулась и выдохнула уголком рта. Дым все равно доплыл до него, и Эфраим яростно отмахнулся. У него заслезились глаза, правда, по другой причине.

У нее был не просто очередной провал в памяти. Она не помнила, как пыталась покончить с собой. Значит, все-таки монета: она полностью стерла событие – только Эфраим не забыл то, что увидел.

– Где ты была прошлой ночью? – спросил он.

– В магазине. Где же еще? – Она стряхнула пепел в пепельницу. – Раз уж мы об этом заговорили, то где был ты? Тебя не было дома, когда я уходила. И сегодня опять вернулся поздно. Эфраим, ты же знаешь, мне нужно, чтобы ты прямо из школы шел домой.

Он вздохнул:

– Мам, не переводи стрелки на меня.

– Кто из нас родитель? – усмехнулась она.

– Иногда я тоже об этом думаю, – Эфраим взял бутылку водки и плотно закрутил крышку. – Это должно прекратиться.

– Знаю. Я завязываю.

– Значит, ты сегодня пойдешь на работу?

– Не уверена.

Эфраим вздохнул:.

– Я позвоню и скажу мистеру Словски, что ты плохо себя чувствуешь.

Босс поймет, что мать опять здорово напилась, но, возможно, не будет слишком сильно возмущаться. Если, конечно, в магазине сегодня не очень много работы.

– Ты хороший мальчик, – сказала она и улеглась обратно на диван. Сын поцеловал ее в щеку и забрал сигарету, затушив ее в пепельнице.

– Я люблю тебя, мама.

Даже если ты безнадежна.

Эфраим прошел на кухню. Ни следов рвоты, ни пурпурных пилюль, рассыпанных здесь прошлой ночью. Хоть так – перспектива убирать весь этот бардак Эфраима не радовала. Может, ему приснился дурной сон или Эфраим просто сошел с ума. Или монетка действительно исполняла желания. Каким бы ни было объяснение, он радовался, что мама жива и сидит дома. Они получили второй шанс. Он быстро позвонил в «Шопрайт», где работала мать.

– Дай догадаюсь, – сказал мистер Словски. – Ей нездоровится.

У начальника явно стоял определитель номера, хотя Словски уже так часто получал это известие, что мог просто угадать.