Орден республики - [23]

— Однако не это прискорбное дело привело меня на сей раз к вам, уважаемый Петр Федорович. В городе появились больные тифом. И мы хотели бы, чтобы вы приняли соответствующие меры, предупреждающие распространение этой заразы.

Доктор не отрывал взгляда от тропинки, ведущей в сад. Женя, если бы она вдруг появилась, подошла бы к дому только по этой тропинке. В саду вовсю бушевал ливень. Упругие струи воды хлестали по листьям, примяли траву на лужайках, барабанили по лужам, выбивая из них быстрые, юркие фонтанчики.

— Вы сами понимаете, какую опасность для нас может принести вспыхнувшая в городе эпидемия, — говорил Мещерский. — Врачей нет. Медикаментов нет. Больница и городская управа забиты ранеными. И к тому же начнется повальный тиф…

Доктор Прозоров отлично понимал, почему так обеспокоено командование белых. Тиф страшнее пуль. Страшнее снарядов. Он будет косить солдат, как траву. Не пощадит ни нижних чинов, ни господ офицеров. Он выберет для себя жертвы в каждом отделении, в каждом пулеметном и артиллерийском расчете. Он превратит боеспособный гарнизон в скопище горячечных больных, большинство которых будет обречено на гибель.

— Вы слышите меня, Петр Федорович? — повысил голос Мещерский.

Доктор с трудом оторвал взгляд от тропинки.

— Да, — отрешенно ответил он.

— Так почему же вы молчите?

— На все ваши слова я отвечу только одним вопросом: где моя внучка?

— Но я же сказал, мы ее ищем.

— Вот когда вы ее найдете, тогда я буду что-нибудь для вас делать, — твердо ответил доктор.

— Но тогда все может оказаться слишком поздно, — заметил Мещерский.

— Ищите быстрей. Это мое непременное условие, — сказал доктор и снова отвернулся к окну.

Он не видел, как передернулось лицо капитана, как побелел у него на щеке шрам. Но услышал его неожиданно ставший хриплым голос.

— А вот условий, господин доктор, я на вашем месте не стал бы ставить.

— Вы меня предупреждаете? — на сей раз быстро откликнулся Прозоров.

— Пока нет. Но взываю к вам, как к бывшему офицеру, — сказал Мещерский и перевел взгляд на фотографию, висевшую над диваном. На ней доктор был снят в форме военного врача с винтовкой и кубком в руках. Под фотографией красивым почерком было выведено: «Чемпион Санкт-Петербурга по стрельбе из трехлинейной винтовки военврач П. Ф. Прозоров». — Вы присягали государю. И если забыли об этом, я могу вам напомнить, как законы Российской империи карают клятвоотступников.

— Вы мне угрожаете? — негодующе посмотрел на капитана Прозоров. — Потрудитесь немедленно удалиться из моего дома!

Но Мещерский в ответ только снисходительно усмехнулся.

— Но-но, доктор. К чему такие резкости? — Он открыл портсигар и бесцеремонно закурил. — Во-первых, этот дом не ваш.

— Как вы смеете так говорить! — вспылил Прозоров.

— Смею, доктор, — ответил Мещерский, достал из кармана кителя бумагу и протянул ее Прозорову. — Вот документ, подтверждающий, что дом этот казенный. Он принадлежит больнице, и вы имеете право его занимать лишь до тех пор, пока тут работаете. А так как вы изволили фактически самоустраниться, нам, как единственным представителям законной власти, ничего не стоит вытряхнуть вас на улицу, а помещение занять под раненых. Которых, кстати сказать, уже давно негде размещать.

Прозоров опешил. Такой наглости он не ожидал.

— Хорошо, — сказал он. — Извольте. Я уйду.

— Это мало что изменит, доктор, — продолжал снисходительно Мещерский. — У нас есть к вам и более серьезные претензии. И от них вы уже не уйдете никуда.

— Что вы имеете в виду? — насторожился Прозоров.

— Ну хотя бы то, почему вы оставили службу в девятьсот пятом году…

— Это было мое личное дело, — нахмурился Прозоров. Осведомленность контрразведчика обезоруживала его.

А Мещерский теперь уже явно с издевкой продолжал:

— Вряд ли, доктор, можно считать личным делом явную симпатию революционно настроенным элементам. Это уже идеология. А она всегда общественна. Но в ту пору о вас еще многого не знали. И тогда вас просто уволили со службы. А сегодня…

— Что сегодня?

— А сегодня нам немало известно и о вашем сыне! — сказал Мещерский и в упор посмотрел на Прозорова.

— О Николае? — вздрогнул Прозоров.

— Совершенно верно, — подтвердил Мещерский.

— Мой сын ученый…

— Он активно сотрудничает с большевиками!

— Откуда вам это известно?

— Об этом вам сообщают ваши друзья, — ответил Мещерский и протянул доктору еще один листок, исписанный мелким почерком.

Прозоров взглянул на лист и сразу узнал почерк своего старого друга, врача железнодорожной больницы из Владикавказа, от которого всего несколько дней тому назад получил письмо. Но как такое же письмо могло попасть контрразведчикам? И тут Прозоров вдруг вспомнил, что в его письме не хватало именно той страницы, на которой его друг писал о Николае. Значит, контрразведка просто-напросто перехватила это письмо, прочитала его, извлекла из него то, что ей было нужно, а уж только после этого письмо попало к нему…

— Вы читаете чужие письма? — еле выговорил от негодования Прозоров.

Мещерский в ответ лишь развел руками.

— Но ведь это нечестно! Подло! Гнусно!

— Увы, доктор, — согласился Мещерский. — Но этого требуют интересы службы. Однако вернемся к нашим делам. Теперь, надеюсь, вы признаете, что у нас есть достаточно оснований считать, что мы с вами по разным сторонам баррикады. И по законам военного времени можем безжалостно покарать вас. Но мы, доктор, этого не делаем. И лишь просим вас: осмотрите наши лазареты. Изолируйте больных. Не дайте вспыхнуть эпидемии.