Орден костяного человечка - [8]

Под них Володя и начал рассказ про англичанина, у которого жена умерла во время полового акта. Британец поставил вопрос в парламенте: как понимать классическое — «леди не шевелится»? Его леди вон вообще померла! Парламент всесторонне изучил, всячески рассмотрел вопрос и вынес решение: «Леди не шевелится, но подает признаки жизни». То есть глазами все-таки хлопает — так, наверное, надо понимать.

Лидия от души веселилась, и ее жизнерадостный смех гулко раздавался под сводами, переходил в противное хихиканье.

Так что, с одной стороны, было здорово: лаборатория, глухая тишина, лучи фар проезжавших по набережной Невы автомобилей причудливо чертят потолок… Спасибо Лидии, сегодня он, пусть ненадолго, избавился от чувства одиночества… Последнее время оно посещало его все чаще и чаще. С другой же — что-то странное было в этой ночи, словно чертов костюм и здесь где-то затаился, все время следил за любовниками, выжидая ему одному известный момент.

Володя замолчал — и сразу оказался один на один с этими мыслями и чувствами. И опять принялся рассказывать — как во время раскопок курганов находили скелеты женщин, принесенных в жертву вместе с вождем.

Лидия сделала из рассказа свои выводы:

— Скоро уедешь в экспедицию?

Она очень серьезно относилась к экспедиции, хотя и понимала ее странно — как место, где зарабатывают деньги. Володя много раз рассказывал ей, чем занимается в экспедиции, но так уж она все воспринимала. Да и в самом деле — не может же человек понимать вещи, начисто выходящие за пределы его опыта и воображения!

— Уеду скоро… Может быть, даже не заеду на дачу.

— Жаль.

В общем, это была хорошая ночь, приятная и как раз такая, какую можно провести в обществе Лидии. Что мешало — так это чувство напряжения да расплодившиеся крысы. Какая-то тварь все время бегала по полу, стучала коготками, грызла то ли шкафы, то ли ножки лабораторных столов.

— Цыц!

Орать оказалось неэффективно: после вопля крыса утихала на несколько минут, а Лидия пугалась на полчаса.

На другой день Володя соорудил такое же роскошное ложе. Не меньшее разнообразие яств и напитков украшало стол. А в семь часов вечера он встречал возле входа под арку Наташу. Наташа была как всегда: лучезарно улыбалась, распространяла эротические флюиды и тащила огромную сумку. Однажды Володя проявил неумеренный интерес и заглянул в эту сумку. И оказалось этой сумке ни мало ни много три пары трусов, щетки для одежды и для головы, гребешки, несессер с неизвестным содержимым (Володя не сумел его открыть), две комбинации, три лифчика разного цвета и еще более плотная ночная рубашка — кроме той, что уже была на Наталье.

Познакомились они год назад в одной экспедиции, во время проливных дождей. Отвратительное состояние, когда решительно нечего делать, могло подвинуть и не на такое, а Наташа оказалась далеко не глупа, знала много, во всяком случае, скуки в беседах с ней Володя не испытывал.

Может быть, сто раз разумнее было бы ограничиться дружескими отношениями (это приходило Володе в голову не раз и не два), но дожди лили, проселок превратился в кашу, и главным приключением стало прорываться пешком до деревни, носить рюкзаками еду из магазина. Делать стало убийственно нечего, кроме игры в карты и заведения романов, а рядом каждый вечер сидела милая девушка, вполне способная вызвать не только товарищеские чувства. И остро нуждалась в том же самом, что и Володя, даже гораздо острее.

Последовало обстоятельное, растянувшееся на три дождливых недели совращение, завершившееся неизбежным образом за два дня до сворачивания лагеря.

Уже тогда, в экспедиции, Наташа совершенно покорила Володю одной своей особенностью. Она признавала только одну позу — лежа на боку, и притом сзади. Учитывая размеры ее маленького, крепкого, как антоновка, и крайне подвижного задика, действовать Володе оказалось совсем несложно, а когда Наташа принимала Володю, ягодицы словно принимались танцевать какой-то танец, одаривая совершенно удивительным букетом ощущений. Можно начинать смеяться, но основная причина, по которой роман продолжался и после экспедиции, были эти подвижные, пляшущие чудный танец ягодицы Наташи.

В ней это красиво сочеталось: в свои 22 года она любила заниматься любовью, была чувственна, любила дарить приятные ощущения, порой Володя даже удивлялся ее пылкости. В остальном же оставалась хорошей девочкой из приличной семьи, хорошо образованной и прекрасно воспитанной… Не виноват же был ребенок, что у него бешеный темперамент, а замуж никто не берет?!

Добропорядочность, воспитанность Натальи имела два следствия: одно хорошее, другое кошмарное. Первое состояло в том, что ее действительно интересовало то, что профессионально делал Володя: археология, наука, экспедиции. Поэтому с ней можно было обсуждать многое, совсем не интересное для абсолютного большинства баб… и это было все же здорово.

Второе следствие, кошмарное, состояло в Наташиных рубашках. Все эти рубахи Наталья шила сама, под надзором своей замечательной мамочки, и все они были на одно лицо: закрытые, из плотного полотна и, конечно, куда ниже колен. На зимовке в Антарктиде этим рубашкам цены бы не было, но Володе их упорное натягивание как-то не очень нравилось. Просьбы оказались бесполезны. Сопя, напряженным шепотом, Наташа объясняла, что она женщина порядочная и что рубашка все равно не помешает… Она и не мешала — два чудных румяных полукружия вовремя выставлялись из-под полотна… Как раз за мгновение до того, как это становилось необходимо. Ему этого мало? Разговор шел по новому кругу… Зверея, Володя стягивал с подруги эти кошмарные рубашки, и Наташа тут же начинала плакать. Не обращать внимания? А как прикажете заниматься любовью с рыдающей навзрыд подругой?! Маркизу де Сад, наверное, это понравилось бы… Но Володя, при всех своих недостатках, его поклонником все же не был.