Оранжевый туман - [15]

…Седьмое ноября, ожидавшееся в этом году, было не совсем обычным.

Под самый конец 2004 года российский парламент изменил законодательство о выходных и праздничных днях.

И с наступающего года Седьмое ноября стало рабочим днём.

Зато выходным стало четвёртое — «День народного единства», введённый вместо «Дня согласия и примирения», который так и не прижился, и народ продолжал праздновать седьмое число…

Поэтому в 2005 году заявки отличались от шаблона — левым организациям в первый раз приходилось считаться с тем, что привычный день 7 ноября теперь будет рабочим, и заявки надо подавать на вечер… Однако полное осознание новой реальности придёт только через год, в пятом ещё люди наивно пишут уведомления на 15–16 часов…

Но одновременно встрепенулись националисты.

Это, конечно, очень широкое понятие, и в задачи автора не входит раскладывать его по полочкам.

Однако факт необходимо отметить — они проявили инициативу.

И на четвёртое ноября, на день нового праздника, впервые отмечавшегося как государственного, они в установленные законом сроки подали заявку на «Русский Марш».

Это было реальностью, это было впервые, и это было интересно.

…Это случилось рано утром, когда Виталик собирался на работу.

На мобильный телефон позвонили с незнакомого номера. Он взял трубку.

— Виталий Георгиевич?

— Да, слушаю.

— Вас беспокоят из Федеральной службы безопасности. Моя фамилия Артюхин, зовут Владимир Иванович. Нам необходимо с Вами встретиться.

…Автор покривил бы душой, написав, что этот звонок не встревожил Виталика и не вывел его из состояния равновесия и что по эскалатору станции метро «Чистые Пруды» он поднимался, будучи совершенно спокойным. Конечно, это было не так.

С телефона-автомата он позвонил Марине и сказал, что их вечерняя встреча задерживается, что возникли проблемы, он приедет и объяснит ситуацию.

Ещё он думал, позвонить ли Маркину, но решил не доверять телефонной связи и встретиться с лидером организации лично.

Да, это был тот самый Артюхин, которого Виталику показывал Димка в отделении милиции и который присутствовал на митинге в сентябре.

Он словно сверлил Виталика тяжёлым и пронизывающим, как октябрьский ветер, взглядом своих холодных бесцветных глаз, и Виталику становилось настолько не по себе, что приходилось собрать всю силу воли, чтобы не отводить глаза в сторону.

— Я очень давно собирался с Вами встретиться, Виталий Георгиевич, — говорил он медленно, смакуя сигарету и наблюдая за реакцией Нецветова, — но сейчас речь не об этом. Догадываетесь, почему я Вас пригласил?

— Не очень, — признался Виталик.

Артюхин слегка кивнул, незаметно поджав губы.

— Ну, а всё-таки?

— Насчёт седьмого ноября? — предположил Виталик.

— И насчёт седьмого, и насчёт четвёртого, и не только… Кстати, какие у вас планы на праздники?

Виталик слегка пожал плечами.

— У нас об этом не говорили ещё. Наверное, будет демонстрация, как обычно, только вечером. Я ж рядовой член организации.

— Ничего противозаконного в эти дни не планируете? — усмехнулся Артюхин.

— Я — нет.

— Вы давно в политике?

— С девяносто восьмого.

— И до сих пор не сделали карьеру?

— Не стремлюсь.

— Участвуете в политическом движении и не стремитесь к карьере? Стать, допустим, помощником депутата Госдумы от коммунистов, а впоследствии депутатом?

— Я об этом не задумывался.

— Тогда зачем Вы этим занимаетесь?

— Затем, что я так считаю нужным, — Виталик уходил в глухую оборону.

— У Вас два административных задержания, — заметил Артюхин.

— Да, и у меня все штрафы заплачены. Могу принести квитанции.

— Квитанции… — усмехнулся Артюхин. — Не надоела Вам такая жизнь, Виталий Георгиевич?

— Я своей жизнью вполне доволен.

— Вы же неглупый человек. Неужели Вы действительно верите в какие-то идеи — в двадцать первом веке?

— Это, в конце концов, моё личное дело.

— Разумеется. Только время героев закончилось, Виталий Георгиевич, безвозвратно ушло, на дворе третье тысячелетие, наступило время плоских мониторов, скоростного Интернета и мобильных телефонов.

— Причём тут мобильные телефоны и отношение к жизни? — не понял Виталик.

— Скажите честно, почему Вы не поступаете в вуз? — сменил тему Артюхин.

— Так получилось.

— А всё-таки?

— Пришлось зарабатывать деньги. Или Вы мне предлагаете ещё пять лет сидеть на шее у матери?

— Логично, — кивнул Артюхин, — а если — представим гипотетически — у Вас появится возможность заработать довольно крупную сумму денег, как Вы к ней отнесётесь?

— У вас, что ли, заработать? — спросил Виталик. — Отказался бы однозначно и в любом случае.

— Так с ходу? Вы уверены? Может, подумаете? Будущее туманно, а в политике — особенно. А Вы человек умны, у Вас могли бы быть жизненные перспективы.

— Да, уверен, — ровно ответил Виталик.

Он внезапно совершенно успокоился, словно схлынуло нервное напряжение последних часов, и никто и ничто больше не пыталось поколебать привычную картину мира.

— Ну хорошо, — продолжил Артюхин, — а если, допустим — опять-таки, это гипотетический вопрос — кто-то, не мы, предложит Вам принять участие в некоем коммерческом проекте, к политике не относящемся, но могущем принести Вам ощутимую выгоду. Вы бы согласились?