Оранжевый абажур - [21]

— А вы могли бы сказать, кто, например, завербовал меня?

— И даже очень просто. Кто из старших вас по должности был арестован ранее вас? Управляющий. А когда?

— Недели за три до моего ареста.

— А после него кого еще арестовали в вашем объединении?

— Двух директоров ГЭС за несколько дней до меня.

— Можете не сомневаться, вас и этих директоров посадил управляющий. Вот вам и готовый ответ на вопрос: «Кто тебя завербовал?»

Неужели такой принципиальный и честный человек, как Миронов, мог стать вербовщиком? И оклеветал даже своего главного инженера, которого всегда так ценил и постоянно защищал от нападок бдительных, не считаясь с возможными последствиями для себя! Не хотелось этому верить.

Петр Михайлович сочувственно пожал плечами:

— Так поступают теперь почти все, попавшие в НКВД, даже лучшие из лучших. Признаться во вредительстве вас все равно заставят, а на вопрос: «Через кого вы в него включились?» следует ответить, что через Миронова. И все будет тихо и мирно…

— Но ведь за двумя первыми вопросами последует и третий. Спросят, кого я завербовал?

— Непременно. Вот тут-то и надо проявить максимум сообразительности и твердости характера. Я вот никого, кроме самого себя, не оговорил…

— Вы что, выдержали конвейер? — чуть насмешливо спросил Белокриницкий.

— Причем тут конвейер? Когда меня спросили, кого же я в свою очередь совратил на путь вредительства, я ответил, что никого. Все мне кажется, что кругом одни только трепачи да стукачи…

— Так сразу этому и поверили?

— Нет, не сразу. Без крика и матерщины не обошлось. Но скоро отстали.

— Но ведь некоторых всеми средствами заставляют вербовать. Панасюка, например…

— Так то некоторых… Если НКВД только еще начинает сколачивать очередную организацию или ему нужен в качестве «центровика» именно данный человек, то, конечно, отделаться от вербовки практически невозможно. Но такое положение бывает не так уж часто. Большинству арестованных обязательный вопрос о вербовке задается больше для формы. Конечно, если на него последует утвердительный ответ, то от услуг полудобровольного вербовщика не откажутся. Вот тут-то и надо соображать: очень ли ты нужен сейчас следствию, и в каком качестве?

Петр Михайлович работал в КБ, который замели почти в полном составе через полмесяца после ареста его руководителя. Не было ничего проще, как угадать и род своей контрреволюционной деятельности, и своего вербовщика. Не трудно было также понять, что второй вербовщик для разгромленного КБ уже не нужен. Савин в этом выводе оказался прав. Следователь только поорал на него с полчаса для приличия и отстал. Отстанут и от Рафаила Львовича. Ведь по сравнению с главным вербовщиком Мироновым он не более чем плохой дублер. Но надо помнить, что помимо сознания своей низости — это внутреннее дело каждого — вербовщики, даже мелкие, больше всех других рискуют быть расстрелянными. Ведь с их исчезновением рвутся нити, по которым когда-нибудь можно будет распутать грязные дела нынешнего НКВД.

Выдуманных же преступлений надо накручивать себе не более чем на десятку — полтора срока. Иначе можно дать повод если не для расстрела, то для угона в какой-нибудь особый лагерь или для спецуказаний по поводу твоей персоны. Петр Михайлович откуда-то о таких вещах знал.

Он соглашался с Лаврентьевым в том отношении, что верховное правительство рано или поздно займется деятельностью нынешнего НКВД и что до этого времени надо уцелеть. Но предположение, что энкавэдэшные прохвосты — агентура гестапо, считал чепухой. Нарком Ежов просто фанатичный дурак, собравший в свой комиссариат кретинистых подсвинков и законченных бандитов-садистов. Вот они и ломают дрова до поры, одни усердствуя не по разуму, другие — удовлетворяя свое человеконенавистническое нутро…

Это ж надо, действительно, чтобы какой-то недоносок поставил на дыбы всю страну! При мысли об этом Ежове у Петра Михайловича пропадало все его благодушие.

— Вы заметили, — говорил он Рафаилу Львовичу, — что нарком никогда не появляется на фотографиях вместе с другими людьми? Это чтобы не увидели, какого он маленького роста! А рожа у славного наследника Феликса Дзержинского даже на подретушированных портретах, как у скопца… Уродец проклятый, евнуховидный карлик! — Этот медицинский термин Петр Михайлович когда-то вычитал и теперь он ему казался очень подходящим как позорная кличка для ненавистного верховного палача. А свои наставления Рафаилу Львовичу Савин заключил рекомендацией серьезно над ними подумать.

И Рафаил Львович думал. До головной боли, до отупения. Однако придти к определенному решению никак не мог. Соглашательская логика рассуждений и выводов Петра Михайловича наталкивалась на неодолимый внутренний протест. И не только моральный, но и логический.

Было ясно: нынешние следователи НКВД, как, вероятно, и судьи, и прокуроры, ведущие дела о государственных преступлениях, всего лишь актеры, ломающие по кем-то разработанному сценарию мрачную палаческую комедию. Назначение комедии не известно и самим актерам, но отступать от ее сценария, не рискуя собственной головой, они не могут. Поэтому, по мысли таких как Петр Михайлович, и подневольным актерам этого грязного фарса тоже надо вступать в игру с заранее продуманной и заученной ролью. Это диктуется-де принципом наименьших издержек.