Оранжевый абажур - [20]

Шрифт
Интервал

— Разве я неправду говорю, товарищ Коженко? — Тот с горестным согласием кивал своей крупной седой головой.

Однако Лаврентьев еще не потерял веры в Сталина и в неизбежное торжество правды. Ежовцам удалось оклеветать партию и почти весь наш народ перед Сталиным. Но это их временная удача, клеветники неизбежно и скоро будут разоблачены. И тогда Ежов и все его прихвостни будут расстреляны, а те, кто к тому времени сумеет выжить (заморить и расстрелять всех не под силу даже ежовцам), — будут освобождены и оправданы. Поэтому — надо держаться!

— Так выбивают же показания, — неуверенно попытался возразить кто-то. — Будешь упираться — на конвейер поставят…

— На конвейер… выбивают… — болезненно сморщился, прикрывая ладонью больное ухо, Михайлов. — Если бы им на каждого арестованного приходилось затрачивать столько усилий и времени, сколько, например, на него или на этого вот хлопца-железнодорожника, то ни черта бы у них не вышло. Но они знают, с кем имеют дело. Почти все колются, вербуют, и лавина арестов катится, как снежный ком. Вызвал эту лавину, наверно, сам Сталин, но нет уверенности, что даже сам он сумеет ее остановить. Всех своих опытных комиссаров большевистский диктатор почти поголовно вырезал и сейчас должен работать с заменившими их подхалимами и дураками. Тот, кто постоянно всех обманывает, сам неизбежно впадает в маниакальное недоверие ко всем. Торжествующая ложь, посеянная большевиками, будет, в конечном счете, причиной гибели их режима. Туда ему, конечно, и дорога, да жаль, что вместе со сталинско-ежовскими приспешниками погибнет и Россия…

Боль в ухе заставляла Михайлова произносить слова медленно и с расстановкой, от чего они делались еще выразительней.

Был в камере еще один теоретик, старый путевой обходчик. Он считал, что массовые аресты — всего лишь способ получить бесплатную рабочую силу для рытья каналов и прокладки железных дорог через таежные дебри. Сам этот обходчик без особого сопротивления — все равно ведь заставят! — признался на следствии, что состоял в железнодорожной диверсантской организации и по ее заданию пускал под откос поезда, смазывая рельсы на закруглениях путей салом.

Голова Рафаила Львовича раскалывалась от мучительных размышлений. Какой, например, землекоп может выйти из инженера Белокриницкого? Самые тяжелые физические работы в его жизни были связаны с применением разве что отвертки и плоскогубцев. В качестве изобретателя и проектировщика Белокриницкому случалось содействовать дополнительному выходу энергии на многие тысячи киловатт. В качестве же чернорабочего на строительстве какого-нибудь канала он вряд ли сможет увеличить энерговооруженность советского государства более чем на двадцатую долю лошадиной силы.

Благодушный сосед, дававший советы Рафаилу Львовичу в первые часы его пребывания в камере, продолжал оставаться его советчиком и теперь. Сближению Белокриницкого с Савиным немало способствовало и то, что они оказались почти коллегами. Петр Михайлович был специалистом по конструированию электрических машин. Каждый из них знал о другом и раньше, хотя они и не были знакомы.

Дело бывшего конструктора близилось к концу. На нескольких не слишком продолжительных допросах он признал себя виновным в принадлежности к вредительской организации, хотя ни избиениям, ни другим средствам понуждения не подвергался. О результатах следствия Петр Михайлович говорил даже с оттенком гордости, как дипломат, выговоривший при сдаче врагу сносные условия капитуляции. Он сумел отвести от себя не только конвейер, но даже обычный мордобой и при этом никого не завербовать.

Дело в том, что готовность признать себя членом контрреволюционного заговора еще не спасает от крика и пощечин. Надо угадать именно ту организацию, в которую тебя включили согласно чьей-то вербовке.

— Как же это возможно, — спросил внимательно слушавший Рафаил Львович, — если даже представления не имеешь ни о каких организациях?

— А это как раз не так уж трудно. Все тайные организации, выдуманные НКВД, имеют не собственные имена или кодированные названия, а только весьма общие наименования, связанные с их назначением и характером: вредительская, националистическая, повстанческая, троцкистско-бухаринская и т. п. Если ты технический специалист, значит, непременно вредитель. Вон тому старику с запорожскими усами и в вышитой рубашке непременно приклеят украинскую повстанческую, а китайцу, продававшему на улице «уди-уди», будут шить шпионаж в пользу Японии.

— Чтобы следствие проходило, по возможности, безболезненно, — внушал наставник, — весьма важно также правильно назвать своего вербовщика, то есть человека, по навету которого вас посадили. Никогда не следует надеяться, что следователь подскажет вам его фамилию.

— Но угадать, кто тебя назвал, совсем уж невозможно! Вербовщиком может оказаться каждый, кто арестован ранее тебя и кто тебя хоть сколько-нибудь знает…

— Не совсем так. Тут тоже есть система… Ошибки возможны, но случаются не так уж часто, — Савин продолжал свои объяснения. — Вербуют обычно из сослуживцев и почти всегда по нисходящей. От старшего в чине или должности к младшему. Иногда на собственном уровне, но почти никогда старших. Почему так? Так, видимо, решило НКВД. И притом для нашего с вами удобства… Исключения составляют только случаи совершенно уж массовой вербовки. Всех верующих поляков в нашем городе завербовал ксендз местного костела. Но это несколько особый случай. Мы же с вами участвуем в комедии, которая разыгрывается по самым жестким законам своего жанра…


Еще от автора Георгий Георгиевич Демидов
Чудная планета

Георгий Георгиевич Демидов (1908–1987) родился в Петербурге. Талантливый и трудолюбивый, он прошел путь от рабочего до физика-теоретика, ученика Ландау. В феврале 1938 года Демидов был арестован, 14 лет провел на Колыме. Позднее он говорил, что еще в лагере поклялся выжить во что бы то ни стало, чтобы описать этот ад. Свое слово он сдержал. В августе 1980 года по всем адресам, где хранились машинописные копии его произведений, прошли обыски, и все рукописи были изъяты. Одновременно сгорел садовый домик, где хранились оригиналы. 19 февраля 1987 года, посмотрев фильм «Покаяние», Георгий Демидов умер.


Амок

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Писатель

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Дубарь

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Люди гибнут за металл

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Оборванный дуэт

Рассказ опубликован в Литературно-художественном ежегоднике "Побережье", Выпуск № 16.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.