Оранжевое небо - [8]

- Да, это сначала. А потом, потом?

- А потом я родила мальчика. И этот мальчик умер. Мне было так жалко его, так жалко... Я просто умирала от жалости. Время шло, а я все не могла успокоиться. И тогда врачи посоветовали мужу сменить обстановку, уехать куда-нибудь. Мужу это пришлось очень кстати. Он был горным инженером, и давно мечтал съездить в Германию, в Рур. Вот так я и оказалось в маленьком немецком городишке на реке Эмс.

- И там с тобой случилось ЭТО?

- Да, там. Муж снял для нас прелестный домик с садом. Там было тихо и безлюдно. Как раз то, что мне хотелось. Муж почти все время был в разъездах, спрашивал, не скучаю ли я одна, не переехать ли мне поближе, но я сказала, что мне тут хорошо и я рада побыть одна. Он успокоился и целиком отдался своим делам. Он был очень деловым человеком, мой муж. Но немного нудным. Он меня утомлял. Мне было легче, когда он уезжал. Никто не наблюдал, как я себя чувствую, хорошо ли я поела, в каком я настроении. В каком хочу - в таком и пребываю. Хочу быть одна - сижу одна. Хочу видеть людей - иду в город. Хочу болтать - болтаю. Хочу молчать - молчу. Хочу петь - пою. Хочу поплакать - плачу.

Это так хорошо. Да, да, и поплакать хорошо. Главное - чувствовать себя свободной делать, что захочется. Люди, когда соединяются, чтобы жить вместе, почему-то думают, что они соединяются вообще в одно. А это совсем не так. Каждый остается самим собой, немножко другим, но все равно отдельным человеком. А если ему мешают быть отдельным, он... он может оторваться совсем.

Ну вот, я не о том заговорила. Получается так, что вроде муж виноват в том, что мы расстались. А было совсем не так. Он был ни при чем. Он был хороший человек, порядочный, честный и, конечно же, умнее меня и образованнее. А главное - он делал дело. Он любил так говорить. "Пока мы, русские, болтаем целыми столетиями, все выясняем, что есть истина, Европа ушла далеко вперед, и нам надо бежать бегом, если мы не хотим стать для нее белыми неграми. В этом и состоит в наше время долг настоящего русского патриота". Он заботился не о своем личном обогащении, а о благе России прежде всего. И это не было лицемерием, поверь мне. Я восхищалась им, гордилась тем, что у моего мужа передовые взгляды, что он понимает, в чем будущее России.

- Бабуля, я знаю. Потом он был кадетом, депутатом Думы. Но ты лучше про себя. Мне это важнее.

- Ты все такой же нетерпеливый, Егорушка. А мне хочется, чтобы ты был ко всем справедлив. Ну, ну, хорошо. Вот представь себе: молодая фрау, чистенький домик, прислуга в белом переднике с оборками. Кухарка. Если фрау захочется какого-нибудь русского блюда, она придет на кухню и немного постряпает сама. Сварит борщ - из нарезанной капусты, из начищенной картошки, из отваренной свеклы. Потом кто-то за нею приберет, вынесет очистки, помоет кастрюльки. А фрау будет довольна - поработала. Еще фрау вышивала, немного шила, вязала. Немки вообще все вяжут, и невольно заражаешься. Что ж еще? Прогулки, книги и, конечно, игра на пианино. В доме стоял старый, но довольно хороший инструмент. Я играла и пела. Ты же знаешь, я любила петь. Разучила немецкие песни. Но больше пела наши, русские. Говорить-то приходилось по-немецки, а так скучаешь по родной речи.

- И в тот вечер ты играла и пела?

- Нет, я не играла. Было уже поздно. Очень поздно. Я приготовилась ко сну, и что-то мне так тоскливо сделалось. Ничего особенного, такие настроения бывают у каждого. Ведь всегда человеку чего-то не хватает среди самого розового благополучия. Вот и я вдруг страшно затосковала, сама не знаю почему. Сидела, как мертвая, двинуться не могла и тянула унылую песню, ты помнишь ее. "То не ветер ветку клонит"... Нянюшка моя певала мне ее... "Догорай, гори, моя лучина, догорю с тобой и я"... Ах, Егорушка, вот тут-то и опустился на меня перст судьбы. Я даже и сообразить не успела, как он возник передо мной. Не успела ни испугаться, ни закричать, а он уже держал меня за руку и говорил: "Сударыня, вы русская? Во имя России, умоляю, не кричите. Не пугайтесь, я ничего дурного вам не сделаю. Я не грабитель, но за мною гонится полиция. Если вы не поможете мне, я погиб. Моя жизнь в ваших руках. Ради бога... они сейчас нагрянут..." Я растерялась:

- Но что же делать?

- Спрячьте меня. Но так, чтобы... Они ведь будут искать.

И тогда я сказала:

- Ложитесь в постель и укройтесь с головой. А я... я что-нибудь скажу.

- Я весь в грязи...

- Скиньте одежду. Скорее же. Я ее спрячу.

Я плохо соображала, что тут происходит, зачем я все это делаю, но выдать человека гонимого, не зная за что, да и вообще... нет, такое потом не простишь себе всю жизнь. Но тогда, конечно, я ни о чем таком не думала. Я действовала. Быстро, точно, толково, будто до этого только тем и занималась, что укрывала у себя преступников. Когда полиция нагрянула, я ничем себя не выдала, изобразила крайнее удивление и возмущение и все прочее, что подобает в таких случаях. Они извинялись, бормотали, что долг обязывает их - "во имя вашей безопасности, фрау, ибо это очень опасный преступник" - обыскать мой дом.