Оранжевая пыль - [4]

Мы снова подружились, и однажды он сказал мне, со своей тихой, чуть проступающей на лице улыбкой:

- Знаете, доктор? Я ведь теперь бываю везде, где хочу. Иногда мне удаются полеты... Особенно, когда гроза...

Я согласно кивнул, не поняв, куда он клонит, и тут его словно прорвало, он стал рассказывать:

- Когда летишь выше облаков, внизу - как будто снежное поле: на нем синеватые проталины, и кудрявятся белые кусты... А когда - низом, по-над лугом, едва не касаясь травы, - вспугиваешь бабочек, и они взлетают разноцветными дымками... Города, ночью, - это ж такие россыпи огней! Все поблескивают остренько, иголочками, переливаются... Как радужная пыль - от разбитых елочных игрушек. А еще интересней - лететь над горами. Рассвет зажигает вершины, а в ущелья до краев налита тьма. Встает солнце, теплом своим смывает с валунов выступивший ночью иней...

Я слушал, не прерывая, и радовался, что фантазия заменила ему дорогу, уходящую за горизонт; поражался силе его воображения: кажется, рассказывать так можно, только увидев, ощутив, осязая, когда все пять чувств твоих настороже... И рассказы его не иссякали: он замкнул в себе целый мир, этот подросток, обреченный на вечную неподвижность...

Да, но постель его была пуста - в ту грозовую ночь. И он рассказал мне такое, чего не мог ни прочесть в книгах, ни увидеть на экране или на фото...

Я снова и снова приводил в порядок свои мысли. Допустим, кто-то успел побывать в той пещере уже после меня. И этот кто-то - да, совпадение! - знаком с Мальчиком, смог повидаться с ним, рассказать, привезти ветки полыни... Пустая постель? Кто-то из выздоравливающих мог вынести Мальчика в коридор, даже во двор - дохнуть свежестью. Ведь он легок, словно камышинка. Как хорошо все выстраивалось! Но почему вспоминается любимый афоризм моего школьного учителя по прозвищу Синус-с-Минусом: "Никакой логики и полный парадокс!"

...Нет, я все-таки взял себя в руки. Поверил во все совпадения. Иначе - во что было верить? В то, что я сам рассказал о пещере Мальчику, а потом - провал в памяти? Бывает. Но сюда не вписывалась полынь.

...Если б не эта гроза!

Почему я - тогда - не довел дело до конца? Ведь можно было узнать, выяснить, какие посетители были у Мальчика в то утро, кто принес полынь. Расспросить сестру Гошеву: почему она решила, что больного в палате нет?

Я не сделал этого. Я... боялся.

Потому что - если б не совпало что-то в моих построениях, это означало бы, что мне отказала память - мой профессиональный инструмент. Или...

Но никакого другого "или" быть не могло.

...Хватит вспоминать, хватит бередить неутоленную тревогу. Я пошел навестить Мальчика: такая погода плохо влияет и на здоровых, а уж больным...

Мальчик как будто ждал меня - заговорил, едва я сел на стул у его кровати.

- Знаете, чего я еще хочу? Побывать на Марсе! Увидеть его темные моря и материки цвета красной охры... Пробиться сквозь желтую пелену пылевых бурь к сверкающей белизне полярных шапок...

Глаза его блестели, на щеках горел болезненный румянец. Я подумал, что надо дать ему успокоительного. Он вдруг прервал сам себя:

- Вы верите в мои... полеты?

Это было как удар "под ложечку": я скорчился, не дыша. Что хуже сказать "да" или "нет"?

К счастью, он, кажется, и не ждал ответа... Он говорил все более яростно и возбужденно:

- Так трудно бывает! Потолок давит, комната тесна... Холодеет сердце... И когда уже нестерпимо - я становлюсь как дым. Я улетаю, сливаюсь с ветром, с лунным светом. И тогда весь я - сплошное счастье, весь мир - мой... И слышу, как зовут звезды... Но что-то еще держит, какая-то нить. Если оборвется - я смогу все!.. - и, почти выкрикнув последние слова, вдруг обессилел, склонился к подушке, прикрыл глаза.

Заснет? Я тихо вышел, затворил дверь, горько раздумывая над всем, что услышал. Что же все-таки это такое? Самовнушение? Самогипноз? Или просто колдунья-выдумка - утешение слабых душ? ...А пещера на Устюрте? Нет, нет, цепь совпадений, случайностей, - хватит об этом.

------

Ночью я не раз просыпался от грома - казалось, что идет воздушный парад и прямо над крышей проносятся армады на сверхзвуковых скоростях. Потом гроза стихла, полил дождь. И опять, просыпаясь, я слушал его неутомимый лепет, его нескончаемый рассказ - о чем? Что он видел этой ночью?

Рассвет вставал - седой, сырой, медленный. В саду вздыхали деревья, отряхивая влагу. Я встал раньше, чем всегда, словно ожидал чего-то.

В дверь постучали. В плаще с откинутым капюшоном - сестра Гошева.

Рухнуло сердце - точно с обрыва. Я уже знал, что она скажет.

------

Мальчика унесли. Теперь его палата действительно была пуста...

Я ходил по ней, собирая вещи, чтобы передать матери, а видел перед собой его лицо - со странным выражением: брови, заломленные болью, и тихая улыбка счастья, спрятанная в уголках губ.

Я связал стопками его книги, бережно сложил курточку, приставил к табурету костыли. Странно, их наконечники из черного пластика были испачканы. Глиной или песком? - необычно яркого, оранжево-охристого тона. Где у нас в саду такая глина? И как мог бы он дойти туда, в такую ночь, на своих костылях?