Оракулы Великой Тайны. Между Шамбалой и Агартой - [6]

На второе возражение, что в древних храмах не существовало никакой науки, я отвечаю настоящей книгой, являющейся завершением тех бесчисленных доказательств, которые приведены мною в подтверждение ошибочности подобного мнения.

«Кто проповедует о религии и теократии, тот проповедует невежество и тиранию».

Это возражение было бы правильным, если понимать под словом «религия» политический клерикализм, а не социальный синтез, а под теократией — взаимную нетерпимость сект, а не божественный закон этого синтеза. Но такое ложное понимание противоречило бы как синархическому устройству Цикла Рамы, так и побуждениям Абрамидов, Моисея и Господа нашего Иисуса Христа.

Quarto: «Эзотеризм священных текстов есть вымысел каббалистов Средних веков».

Уже в «Миссии евреев» я говорил, как надо относиться к этому заблуждению, которое по прочтении настоящей книги окончательно рассеется. Этот мой труд есть высшее откровение, назначение которого подтвердит мои «Миссии», налагая на них печать несокрушимого авторитета. Эта книга кинет луч ослепительного света, вызывая одновременно глубокое потрясение в необъятных, герметически замкнутых центрах посвящения, где миллионы посвященных, не ожидающие, конечно, этого обнародования, хранят неприкосновенным в течение сотен веков древнее предание.

Поэтому, зная, какими сокровищами владеет Азия, и сознавая всю ценность своего поступка, я не колеблюсь заявить, что он является сам по себе государственным переворотом, гораздо более важным, чем все перевороты, которые когда-либо совершались политическими деятелями с тех пор, как в их руки были отданы Судьбы Человечества.

Такое признание, вероятно, вызовет у большинства европейских читателей скептическую улыбку, но не таково будет его действие среди азиатских посвященных, которые прочтут, переведут или будут комментировать эту книгу. Не зная, какое впечатление произведет ясность и определенность содержащихся в этой книге откровений, посвященные Парадезы с тревогой в душе будут стараться узнать, каким образом я смог поднять покров, протянутый над их самыми сокровенными мистериями, в то время как соединенные усилия миссионеров и дипломатов не смогли никогда этого достичь.

Покров этот состоит из огромных горных массивов, из крепостей, девственных лесов, пустынь, храмов, пещер и подземных городов ужасающей протяженности, а тайна, скрывающаяся под ним, охраняется миллионами людей, обладающих глубочайшими знаниями, проникнутых горячею верой и давших друг другу в лоне Бога такие же клятвы, какие произносились во времена Моисея, Иетро, Орфея, Зороастра и Фо-Хи. Поэтому, каким бы скептицизмом ни была встречена эта книга в Европе, невозможно описать то волнение, которое видимо или скрыто охватит всю Азию при ее появлении.

Мое слабое вдохновение, возрастая с пространством, начиная от горной вершины Рамы вплоть до Пекина, от Индийского океана до Гималаев, от Афганистана до плоскогорий Верхнего Туркестана и от Бухары до Тифлиса, превратится в духовную бурю, и водоворот душ снова отхлынет от Иерусалима к Кипру и Мекке, от Гаона к Имаму и от главы Ливанских Друзов к Рик-Аммо Багдадских Субба, этих древних учеников Ессеян св. Иоанна Крестителя. И тогда я отвечу этому необъятному океану душ: так желает Вечный, ибо наступил час!

Я счел бы себя последним из неверных, если бы, храня подобные тайны для себя одного, думал о своей гибели, когда вопрос касается общего блага.

Чего мне страшиться от людей?!. Ничего ровно!.. А от Бога?! Только одного: изнемочь под тяжестью той задачи, которую Он по Своему милосердию возложил на меня.

Я не боюсь людей, ибо не считаю, что можно бояться смерти.

Всякий посвященный, каким бы счастьем ни одарил его в этом мире Творец, знает, что смерть есть невыразимое наслаждение души, самая величайшая чувственная радость, какую только она может ощущать, и мужество необходимо только для того, чтобы не поддаться ее соблазну. Я не боюсь людей еще и потому, что принципом моих «Миссий» является божественная любовь Человечества, а их целью — универсальная Синархия, и опасности они могут подвергнуть лишь одного меня. Я не боюсь людей, ибо не жду и не желаю от них ничего.

Будет ребячеством после того, что я сказал, добавлять, что, решившись на большее, я нечувствителен к меньшему. Полуневежды, атеисты, сектанты и вообще враги всякого культа и всякой веры, желая обесценить мои откровения своими насмешками или клеветою, не вызовут во мне ничего, кроме сожаления.

Я сказал, что не боюсь людей, а между тем существует один лишь человек, которого я мог бы опасаться, и этот человек я сам, если я совершу что-либо противное моей совести или нарушу клятву человеческого посвящения, обнародуя эту последнюю из моих «Миссий».

Но этого нет, ибо Один только Вечный в небесах и в недрах человеческой Истории есть Тот Живой, от Кого я получил религиозное понимание синархического Закона, являющегося условием — выполнения социальных обещаний Иисуса Христа, Моисея, Абрамидов и того еще более раннего собрания Рамидов, которое св. Павел называет Обществом Первобытных, а я называю древним его именем «Парадеза».