Опыт путешествий - [36]

Сегодня Морские Свинки собираются в последний раз. Это их последний ежегодный торжественный обед — конец долгой истории. После этого они отправятся в клуб, прослушают поминальную службу с принцем Филиппом и решат, что делать с текущим счетом.

Теперь им всем за восемьдесят, а то и за девяносто, и каждый пойдет своей дорогой, прожив жизнь, полную взаимной поддержки и дружбы. Клуб был их гордостью и защитой, он связывал их, как стропы парашюта, с теми отчаянными судьбоносными моментами, когда они горящими факелами летели над Сауз-Даунс, словно искры в черном европейском небе.

Макиндоу был из Новой Зеландии и владел бесценным даром хирурга. В молодости он изучал хирургию в госпитале Майо в Америке. Ему предложили остаться там, но он предпочел работу в Лондоне с одним выдающимся хирургом. Но когда приехал в Англию, вакансии уже не было. Его дядя лечил обезображенных Великой войной солдат и взял его временным помощником. Талантливый, но неопытный мужчина застрял в провинциальном госпитале в ожидании великих перемен. Война и двигатель «Мерлин» способствовали этому. Никто не ожидал, что будут ожоги. Во время Первой мировой солдаты страдали от осколков разорвавшихся снарядов, калечивших их тела. Уход за ними заключался в установке и маскировке протезов.

С момента появления военной авиации сгореть заживо было главным страхом летчиков. Сначала обгорали отдельные части тела — кожа лица, рук и шеи, ноги чуть выше ботинок и пах. Сгорали и облетали веки, носы и губы горели, как шкварки. Какой чудовищной кажется смерть человека, сгорающего заживо в свободном падении с нескольких тысяч футов на землю, дарующую забвение. Пилоты выбрасывались из кабины без парашюта, предпочитая ветер и неощутимый удар. Сгореть заживо было кошмаром всех пилотов, но особенно бомбардировщиков, где потери были сравнимы с потерями Первой мировой. При массированных бомбежках шанс отлетать свои тридцать полетов был один к четырем. Вы бы вышли из дома с такими шансами на выживание? Но если у вас есть дом, то лишь потому, что эти юнцы выходили из своих казарм. Экипажи бомбардировщиков были оснащены аптечками с тюбиками мази от ожогов и морфием. Морфий на борту предназначался не обгоревшему, а остальным — для поддержания боевого духа.

Макиндоу изобрел современную пластическую хирургию и придумал, как реконструировать лица. Он возвращал молодым людям веки и носы, создавал им лица, собирал расколотые черепа и покрывал кожей культи. Для этого потребовались десятки операций, и каждая служила ему новым уроком. Он разработал питающие ножки для трансплантатов. Кусок кожи со здорового участка прикреплялся к пораженному, например к носу, давая трансплантату приток крови, позволяющий расти новой коже. Он творил если не чудеса, то вещи, которые до него не делал никто. Однако он понимал, что хирургия — только половина успеха. Надо было вытягивать пилотов из депрессии, не давать им жалеть себя и отчаиваться. Испытывая постоянную сильнейшую боль, эти молодые мужчины, глядя на себя в зеркало, понимали, что их молодость канула в вечность, а они превратилась в иллюстрации к страшным историям. А они были еще так юны. Сложно понять то, насколько не готовы они были к такому. Посмотрите на тысячи нервных самоуверенных лиц на University Challenge[67] и представьте, что они горят. Макиндоу понимал, что главной задачей было вернуть им уверенность и надежду, а Королевские ВВС считали, что главная задача — вернуть пилотов в «Ланкастеры». Он был непреклонен, когда дело касалось формирования характера, воспитывая в юных пациентах командный дух, поощряя их и подтрунивая над ними. Он нанимал лучших медсестер, причем в большинстве своем красавиц. Секс и соблазн стали важной частью восстановительной терапии в Ист-Гринстеде. Кто-то даже заметил, что в госпитале нельзя было и чулан открыть, не обнаружив там полуголую медсестру и забинтованного летчика.

Борясь за право своих пациентов на нормальную жизнь, Макиндоу писал тысячи писем. Он бился с Военным министерством, Королевскими ВВС, а позже и с потенциальными работодателями. Весь Ист-Гринстед работал над возвращением пилотов в реальный мир. Обожженных мужчин водили на прогулки, в пабы и по магазинам. Никто не пялился на них, никто не шептался за их спинами. Многие Морские Свинки так и остались в Ист-Гринстеде, женившись на своих медсестрах. После войны Макиндоу бился за то, чтобы им дали работу. Один из них стал инженером. «Я держал руки в карманах во время собеседования, — вспоминает он. — Прошло три недели, прежде чем они осознали, что у меня нет пальцев выше второй фаланги». Ни один из парней, проходивших реабилитацию у Макинлоу, не покончил с собой.

В бальной зале я смотрел по сторонам, пытаясь понять, кто из сидящих — Морские Свинки. Это было сложно — у стариков старческие лица. Но иногда замечаешь пересаженное ухо или натянутое веко. Гладкая кожа, пересаженная на место ожога, с возрастом начинает выглядеть очень мило. Их лица не были странными, и уж точно не ужасали. Лица были спокойными, а их владельцы прожили размеренную жизнь. Благодаря шлемам сохранились корни волос, так что многие и сегодня щеголяют густыми шевелюрами. Даже если не знать, кто они и зачем они здесь, чувствуешь, что от них исходит сияние красоты. Это не натужная романтика и не сентиментальность, это правда. Им можно позавидовать — они выглядят уверенно, и что поражает больше всего — на десятки лет моложе, чем есть на самом деле. Будто бог наконец-то вернул им частичку молодости, украденную огнем.