Опыт физической метафизики - [56]
Приведу другой пример из психологии, для того чтобы пояснить невыдуманный характер того, что я говорил о преобразованиях. Например, известно, что есть поле видения (я применю здесь слово «поле»; вместо, скажем, «пространство состояний» мы можем говорить «поле состояний», или «поле преобразований»), Мы часто не обращаем внимания на то, что возможно другое сочетание этих слов, а именно «видение поля». Значит, есть поле видения, а есть и видение поля. Поле видения в реальности складывается, скажем, из каких-то электронных световых взаимодействий. Так, если бы мы могли их увидеть, у нас не было бы видения. То есть мы видим потому, что нечто в поле, или в видимом поле. Если бы мы непосредственно видели пляску электронов, из взаимодействия которых в физическом смысле состоит акт зрения, мы, конечно, сошли бы с ума, мы такой мир не могли бы воспринимать. Мы видим только потому, что видим не прямо, а только в поле, или пространстве, преобразований. Если бы тот несоизмеримый с нами хаос мельчайших электронных взаимодействий открылся для нас в случае зрения, мы как психические существа разрушились бы. Значит, не дай бог увидеть видимое поле. Мы не можем непосредственно видеть поле. И мы вообще можем что-то видеть, потому что есть пространство преобразований. Подумайте, насколько широко такое свойство распространимо на социальные, исторические и психологические явления и какое имеет значение вообще сам этот перепад и выпад из имеющегося пространства преобразований куда-то, где его нет (тогда мы сходим с ума), но, очевидно, эти перепады имеют какое-то значение (и к этому я вернусь), для того чтобы существовало не одно пространство преобразований, а энное число пространств преобразований.
Для продолжения своей мысли я сформулирую одну зависимость, которую странным образом выявил Достоевский, имея дело с психологическими мирами. И антиномия, которую он сформулировал, почти что кантовская, ее можно выразить таким образом (не гарантирую, что это буквально совпадает с текстом Достоевского): «Чтобы говорить то, что сказал человек X, нужно быть сумасшедшим: только сумасшедший может говорить такие вещи» или «чтобы видеть предмет А, скажем галлюцинацию, нужно чокнуться, то есть только чокнутый, сумасшедший может это видеть»; теперь то же самое я переформулирую иначе, это будет антитезой тезиса: «Чтобы увидеть это, нужно сойти с ума. Чтобы увидеть, понять это, нужно чокнуться». Это ассоциируется с тем, что я говорил о свойствах пространства преобразований.
То, что я говорил о предъявленности индивида, — это все относится к разрезу, выделяемому такими терминами как «пространство состояний», или «пространство преобразований». Я поясню, почему я употребляю термин «состояние» (фактически я уже его пояснил частично). Помните, я говорил о материале, об исходном, первичном содержании явлений, о материи явлений, которые мы анализируем. Эти явления состоят из особых содержаний, они построены из особой материи. Материя этих объектов такая, что мы не можем говорить о ней, прилагая к ней термин «состоит из». Я говорил, что деление, например, отношения дружбы на энное число людей обладает свойством не уменьшать его для каждого из них в отдельности. Вот то, что не «состоит из», я и называю «состояниями», и конкретным примером таких состояний является то, что мы называем «совокупностью общественных отношений». Мы только потому называем нечто совокупностью, что то, что мы так называем, не «состоит из». Обратите внимание, что два таких мыслителя, как Фурье, основатель так называемого утопического социализма, и второй мыслитель, Маркс, пользовались термином «совокупность общественных отношений» в тех контекстах, когда они имели в виду такую вещь, как индивиды, человеческие субъекты. Их единичность в действительности есть совокупность общественных отношений. И, собственно говоря, оттенок, на который я сейчас хочу указать, заимствован Марксом у Фурье. Эта идея (в основе своей метафизическая в старом смысле слова) унаследована в самих основаниях того видения, в рамках которого Маркс и открыл то, что я называл эффектом, эффектом вещественного действия, или эффектом фактических отношений людей, в которые они вступают и которые отличаются от тех целей, сознательных представлений, которыми они сами руководствуются, вступая в эти отношения. <...> Кстати, уже Фурье изображал общественную жизнь согласно закону притяжений человеческих страстей (он выражался эмоционально). И у него была мысль, что в общем-то, человеческое существо в той мере является человеческим существом, в какой оно практикует, может реально владеть максимумом в отношении с другими людьми. Здесь можно увидеть идею Маркса о не заданной заранее мере человека и о том, что само развитие, или всестороннее развитие, является реальным испытанием и владением этим максимумом отношений. Чтобы приблизить эту мысль к нашему разговору, в котором фигурирует несколько иная терминология, я воспользуюсь одним оттенком фурьеристской мысли. Фурье рассуждал так: обычно считается, что душа есть свойство человека, и наш взгляд, видя выделенные дискретные физические человеческие тела, наделяет каждую такую единицу человеческого тела единицей души. Это, говорит Фурье, величайший предрассудок. Чтобы была одна единица души, нужна одна тысяча четыреста двадцать физических человеческих единиц, которые находились бы между собой во взаимоотношениях. То есть в данном случае термин «душа» будет относиться к совокупности отношений, к тому, что не состоит из этих индивидов. Иначе мы просто могли бы их суммировать. Единицы души далее неподразделяемые единицы. Каждый из человеческих атомов (а атомы — это люди) есть фацет, прилегающий к другому фацету, и из множества фацетов составляется, скажем, один глаз или один акт зрения, какая-то одна видимая форма, или одна душа. Вот почему я употребляю термин «состояние», он как раз позволяет нам иметь язык, на котором мы могли бы говорить об этих вещах. И вы знаете, что вся система притяжений, на которой была построена одна из первых социалистических утопий Фурье, как бы разыгрывается как подсчет того, как и что может реализовываться и существовать, приходить в бытие, в зависимости от многостороннего испытания отношений, то есть пробегания всех фацетов.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Сквозная тема работ М. К. Мамардашвили - феномен сознания, раскрытие духовных возможностей человека. М. К. Мамардашвили постоянно задавался вопросом - как человеку исполниться, пребыть, войти в историческое бытие. Составление и общая редакция Ю.П. Сенокосова.
Эта книга представляет собой разговор двух философов. А когда два философа разговаривают, они не спорят и один не выигрывает, а другой не проигрывает. (Они могут оба выиграть или оба остаться в дураках. Но в данном случае это неясно, потому что никто не знает критериев.) Это два мышления, встретившиеся на пересечении двух путей — Декарта и Асанги — и бесконечно отражающиеся друг в друге (может быть, отсюда и посвящение «авторы — друг другу»).Впервые увидевшая свет в 1982 году в Иерусалиме книга М. К. Мамардашвили и A. M. Пятигорского «Символ и сознание» посвящена рассмотрению жизни сознания через символы.
Лекции о современной европейской философии были прочитаны Мерабом Константиновичем Мамардашвили студентам ВГИКа в 1978–1979 гг. В доходчивой, увлекательной манере автор разбирает основные течения философской мысли двадцатого столетия, уделяя внимание работам Фрейда, Гуссерля, Хайдеггера, Сартра, Витгенштейна и других великих преобразователей принципов мышления. Настоящее издание является наиболее выверенным на сегодняшний день и рассчитано на самый широкий круг читателей, интересующихся актуальными вопросами культуры.
Мераб Мамардашвили (1930–1990) — грузинский философ, мысливший на русском языке, по общему признанию он — фактически первый (во многих смыслах) в России профессиональный философ, для которого главным вопросом всегда был вопрос о мысли как таковой — о ее рождении, существовании, передачи другим людям сквозь время и пространство. Вопрос об «акте мысли» Мамардашвили напрямую связывает с вопросом о Бытии, как особом, высшем, трансцендентальном уровне существования человека, его физического Я, его души.
М.К. Мамардашвили — фигура, имеющая сегодня много поклонников; оставил заметный след в памяти коллег, которым довелось с ним общаться. Фигура тоже масштаба, что и А. А. Зиновьев, Б. А. Грушин и Г. П. Щедровицкий, с которыми его объединяли совместные философские проекты. "Лекции о Прусте" — любопытный образец философствующего литературоведения или, наоборот, философии, ищущей себя в жанре и языке литературы.
В новой книге автор Н. Мальцев, исследуя своими оригинальными духовно-логическими методами сотворение и эволюцию жизни и человека, приходит к выводу, что мировое зло является неизбежным и неустранимым спутником земного человечества и движущей силой исторического процесса. Кто стоит за этой разрушающей силой? Чего желают и к чему стремятся силы мирового зла? Автор убедительно доказывает, что мировое зло стремится произвести отбор и расчеловечить как можно больше людей, чтобы с их помощью разрушить старый мир, создав единую глобальную империю неограниченной свободы, ведущей к дегенерации и гибели всего человечества.
В атмосфере полемики Боб Блэк ощущает себя как рыба в воде. Его хлебом не корми, но подай на съедение очередного оппонента. Самые вроде бы обычные отзывы на книги или статьи оборачиваются многостраничными эссе, после которых от рецензируемых авторов не остаётся камня на камне. Блэк обожает публичную дискуссию, особенно на темы, в которых он дока. Перед вами один из таких примеров, где Боб Блэк, юрист-анархист, по полочкам разбирает проблему преступности в сегодняшнем и завтрашнем обществе.
Вернер Хамахер (1948–2017) – один из известнейших философов и филологов Германии, основатель Института сравнительного литературоведения в Университете имени Гете во Франкфурте-на-Майне. Его часто относят к кругу таких мыслителей, как Жак Деррида, Жан-Люк Нанси и Джорджо Агамбен. Вернер Хамахер – самый значимый постструктуралистский философ, когда-либо писавший по-немецки. Кроме того, он – формообразующий автор в американской и немецкой германистике и философии культуры; ему принадлежат широко известные и проницательные комментарии к текстам Вальтера Беньямина и влиятельные работы о Канте, Гегеле, Клейсте, Целане и других.
Что такое правило, если оно как будто без остатка сливается с жизнью? И чем является человеческая жизнь, если в каждом ее жесте, в каждом слове, в каждом молчании она не может быть отличенной от правила? Именно на эти вопросы новая книга Агамбена стремится дать ответ с помощью увлеченного перепрочтения того захватывающего и бездонного феномена, который представляет собой западное монашество от Пахомия до Святого Франциска. Хотя книга детально реконструирует жизнь монахов с ее навязчивым вниманием к отсчитыванию времени и к правилу, к аскетическим техникам и литургии, тезис Агамбена тем не менее состоит в том, что подлинная новизна монашества не в смешении жизни и нормы, но в открытии нового измерения, в котором, возможно, впервые «жизнь» как таковая утверждается в своей автономии, а притязание на «высочайшую бедность» и «пользование» бросает праву вызов, с каковым нашему времени еще придется встретиться лицом к лицу.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
Верно ли, что речь, обращенная к другому – рассказ о себе, исповедь, обещание и прощение, – может преобразить человека? Как и когда из безличных социальных и смысловых структур возникает субъект, способный взять на себя ответственность? Можно ли представить себе радикальную трансформацию субъекта не только перед лицом другого человека, но и перед лицом искусства или в работе философа? Книга А. В. Ямпольской «Искусство феноменологии» приглашает читателей к диалогу с мыслителями, художниками и поэтами – Деррида, Кандинским, Арендт, Шкловским, Рикером, Данте – и конечно же с Эдмундом Гуссерлем.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.