Опять воскресенье - [31]

– Да, мне нотариус говорил о том, что Антонио упоминал о каком-то «иберийском фарсе», который произошел с ним в тот день.

– Мне он тоже назвал это «иберийским фарсом». Так, значит, и нотариусу он рассказал об этом?

– Нет, только обещал рассказать. Скорее всего речь идет о Гомесе Гарсии, который поселился в Томельосо сразу же после войны.

Плиний никак не мог понять, за что эта жизнерадостная девушка полюбила такого заурядного, ничем не примечательного человека, как дон Антонио, который, казалось, даже улыбаться не умел, а смеялся всегда через силу и никогда не смотрел собеседнику в глаза.

Уже стоя на крыльце, Мануэль представил себе, как Сара прощается с доном Антонио, и едва сдержал улыбку. Еще раз извинившись за непрошеное вторжение, он решил пройти мимо злополучных «люков» винного заводика Пабло Касаса.

«Любопытно, – снова подумал он, – что все события той ночи, связанные с доктором, сосредоточены на маленьком участке города: на улице Сервера, где живет учительница и находится завод; на улице Клаудио Коэльо, где живут Гомес Гарсиа и его беременная дочка, и на улице Толедо, которая в этой части перекопана из-за строительных работ, где Бернардино Лопес видел, как доктор вышел с кем-то из машины в половине четвертого ночи и они куда-то направились вдвоем. Но куда?»

Заметив Плиния, прохаживающегося перед винным заводиком, соседи стали с интересом наблюдать за ним из окон и с балконов.

Но Плиний ни на кого не обращал внимания. Он думал лишь о том, что именно здесь, на этом маленьком участке города, кроется ключ к разгадке таинственной смерти доктора.

Ему вдруг вспомнилось безжизненное тело дона Антонио, перевернутое на спину, сырая земля на окоченевшем лице и пожелтевшая рука, протянутая к саквояжу с медицинскими инструментами.

– Как дела, Мануэль, двигаются помаленьку? – спросил его какой-то прохожий.

Внезапно Мануэль остановился и посмотрел вверх. Городские фонари на улице Сервера стояли на большом расстоянии друг от друга. И фактически зарешеченные «люки», вытянувшиеся вдоль всего тротуара перед заводом, освещал один-единственный фонарь, вернее, металлическое бра, лампочка в котором была разбита… «Вот дурень, как же я вчера не заметил, что лампочка разбита? Ведь здесь не так уж много соседей и будет совсем нетрудно выяснить, с каких пор она разбита… Лампочка хоть и висит не слишком высоко, но все же надо быть довольно метким, чтобы в нее попасть камнем, или достаточно высоким, чтобы дотянуться до нее палкой».

Мануэль еще раз внимательно осмотрел решетки «люков», которые были вровень с заасфальтированным тротуаром, затем постоял в раздумье и, закурив сигарету, отправился в центр города… «Должно быть, уже известны результаты вскрытия…»

По дороге он намеревался заглянуть в казино «Сан-Фернандо», где его наверняка ждал дон Лотарио.

Дон Лотарио действительно дожидался его там в обществе своего племянника Рубио и нескольких его приятелей – студентов.

– В путь, Мануэль!

– О чем это вы рассказываете им с таким пылом?

– Да вот о том, что здесь, в Томельосо, еще довольно долгое время после войны было полным-полно мулов и пятеро-шестеро ветеринаров и столько же кузнецов едва справлялись с работой.

– Особенно много их было по субботам, – поддержал друга Плиний. – Куда ни глянешь – мулы: одних выводили из загонов, запряженных в телеги, других вели подковывать. Бесконечное число мулов входило и выходило из ворот почти всех домов городка, начиная с полудня и до самого позднего вечера.

– А еще я им говорил, Мануэль, что раньше все было иным, даже городские звуки. Только десятка два-три жителей имели собственные машины, а по некоторым улицам в течение недели не проезжал ни один автомобиль. Тишина, с которой теперь покончено навсегда, нарушалась лишь тарахтеньем повозок по мощеным мостовым. В домах же, если, конечно, кто-нибудь не пел, стояло полное безмолвие. Только по субботам да по воскресеньям слышались топот и мычание мулов в стойлах. Люди настолько привыкли к тишине, что чириканье воробья казалось им концертом… Я говорил им также, что, если бы наши предки, привыкшие к тогдашней тишине, вдруг воскресли, они не выдержали бы современного шума. Зато в каждом доме имелся курятник, и день начинался с кукареканья петухов, едва брезжил рассвет.

– А потом принимались звонить церковные колокола, – добавил Плиний, смеясь, – по любому поводу и без всякого повода.

– Вот, вот… и к заутрене, и к обедне, и к торжественной мессе, и во славу всех святых.

– Мало того. Они трезвонили по каждому усопшему так, словно хотели вогнать нас всех в могилу. Нет, я нисколько не сожалею о прошлом.

– И я тоже. Если не считать, конечно, навсегда ушедшей молодости.

– Что касается вас, дон Лотарио, очень сомневаюсь. Раньше вы едва поспевали ставить скотине клейма и посещать загоны, а теперь вы видите животных только на картинках в своей лечебнице.

– Ты, наверное, хочешь сказать этим, Мануэль, что я тогда сколотил себе целое состояние.

– А когда же?

– В сравнении с тем, сколько мне приходилось трудиться тогда, я теперь зарабатываю денег гораздо больше.

За этим разговором и застал их инспектор Мансилья, входя в казино.