Оптинский старец Амвросий - [3]

К концу сентября старец начал торопиться с шамардинскими постройками, велел все оставить и кончать скорей богадельню и детский приют. С 21 сентября началась его предсмертная болезнь. Появились нарывы в ушах, причинявшие ему сильную боль. Он начал терять слух, однако обычные занятия продолжались, и он подолгу говорил с теми, кто приезжал из других мест и кому он был близок. Одной монахине он сказал: «Вот это уж последние страдания»; но она поняла так, что ко всем тягостям жизни старца должно присоединиться и еще испытание, – мучительный недуг. Болезнь шла своим чередом, но мысль о смерти не приходила никому в голову.

С октября начались новые беспокойства: епархиальная власть требовала, чтобы старец вернулся в Оптину; архиерей должен был приехать, чтобы высказать свое желание. Батюшка говорил: «Вот приедет архиерей, и много вещей нужно будет спросить ему у старца; много будет народу, а отвечать ему будет некому – я буду лежать и молчать; но как только он приедет, я уйду пешком в мою хибарку».

Наступали последние дни.

Великое утешение было послано отходящему старцу: он был оставлен наедине с собой. Нужно было видеть, что всегда, с утра до ночи, происходило около отца Амвросия, чтобы понять, какую малую часть дня он мог употребить на себя, на молитву о себе, на думы о своей душе. Страшная борьба могла бы омрачить последние дни старца, борьба между любовью к своим детям, которые толпой шли к нему, и жаждой перед отходом из мира остаться наедине с Богом и своею душой. Он стал глух и нем.

Раз как-то, когда стало лучше, он проговорил: «Вы все не слушаетесь, вот и отнял у меня Бог дар слова, и слух отнял, чтобы не слышать, как вы проситесь жить по своей воле».

Его приобщили и соборовали; к нему ходили за благословением, и он старался осенить крестным знамением. Только его живые прозорливые глаза светились прежнею мудростью и силой. И тут он умел выразить свою ласку. Так, одному из ближайших монахов он раньше сделал горячее замечание по стройке и считал себя виноватым. Когда батюшку приподняли, чтоб оправить, он положил голову на плечо этого монаха и смотрел на него, точно прося прощения.

Последние семь дней он совсем не принимал пищи. Слух и речь, по-видимому, иногда возвращались; в предпоследнюю ночь он с одним из своих помощников говорил о делах Шамардина. Навсегда осталось скрытым, какие чувства и мысли возникали в оставлявшей землю душе великого праведника; безгласный он лежал в своей келий; по движению губ было заметно, что он шепчет молитвы. Силы оставили его совсем. 10 октября, в четверг, он склонился на правую сторону; прерывистое дыхание еще показывало присутствие жизни; в половине двенадцатого он вдруг тихо затрепетал и отошел.

Выражение безмятежного покоя и ясности запечатлело черты его образа, при жизни светившегося такою беззаветною любовью и такою правдой.

В этот самый день, ровно в 11 ½ часов, архиерей сел в карету, чтоб ехать к старцу. Когда на полдороге ему донесли, что отец Амвросий скончался и в котором часу, он был поражен. Он заплакал и сказал: «Старец сотворил чудо».

Никакие слова не опишут той скорби, какую почувствовали шамардинские сестры. Они сперва не могли верить, что батюшка, их батюшка умер, что его нет с ними и не будет. Тяжелые картины горя наполнили монастырь, и по тому потрясающему впечатлению, которое произвела кончина отца Амвросия на всех знавших его, можно судить, что такое отец Амвросий.

Между Оптиной и Шамардиным долго шли переговоры о том, где хоронить батюшку. Синод решил хоронить в Оптиной. Невозможность сохранить у себя даже могилы старца было новым горем для Шамардина.

13-го числа батюшку отпевали. Церковь, в которой он стоял, представляет громадную залу с простыми деревянными стенами; на стенах местами картины-образа. Он сам устраивал эту церковь. В последние недели его жизни к этой церкви, которая есть не что иное, как зала стоявшего тут помещичьего дома с громадною пристройкой, окончательно приделали с правого бока целый ряд больших комнат, сообщающихся непосредственно с церковью окнами и дверями: сюда отец Амвросий задумал перевести из своих шамардинских богаделен тех убогих, которые не могут двигаться – их не нужно будет возить в церковь, через окна им будет всегда слышна служба.

Когда приехал из Оптиной архиерей, – совершили панихиду, и архиерей вошел в церковь при звуках: «аллилуиа, аллилуиа, аллилуиа!»

Началась обедня. Когда стали произносить надгробные речи, а затем совершилось отпевание, поднялись страшные рыдания. Особенно трудно было смотреть на 50 детей, которых батюшка воспитывал в своем приюте. Во время службы видели, как неизвестная женщина подносила к гробу младенца, молилась и плакала, точно прося защиты.

В этот день произошло событие, о котором много говорят. К батюшке часто ездила благотворительница Шамардина, жена очень известного московского торгового деятеля, г-жа П. У ее замужней дочери не было детей, и она просила батюшку указать, как лучше ей взять ребенка на усыновление. В прошлом году, в половине октября, батюшка сказал: «Через год я сам дам Вам дитя».

За похоронным обедом молодые супруги вспомнили слова батюшки и подумали: «Вот он умер, не исполнив обещания».