Оптина пустынь и ее время - [21]

Да! мы жили у старцевъ духовныхъ. Я съ Макаріемъ въ одной кельѣ жилъ. Ему больше всѣхъ искушенія было отъ о. Ѳеодора. О. Ѳеодоръ нарочно искушалъ, давалъ балахоны худо сшитые, съ долгою спиною или и заплатами. Одинъ изъ такихъ балахоновъ о. Ѳеодоръ и даете о. Макарію, — тотъ смущается, придете къ о. Ѳеодору, показываете, какъ на немъ сидите балахонъ, какая спина несоразмѣрная. О. Ѳеодоръ начнете увѣщевать: — «Зачѣмъ пришелъ въ монастырь? да есть ли разумъ? Что вы! Чѣмъ занимаетесь! Лишаетесь милости Божіей. Что вы занимаетесь тряпками! А надобно заниматься, душу–то свою очистить, чтобы ни къ чему временному не пристраститься». А послѣ и привыкли. А что бы при себѣ что–нибудь имѣть — ничего ужъ не было. Огня въ кельѣ никогда не бывало. А послушаніе было такое, что я самъ и полы мылъ, и пищу варилъ и щепки собиралъ и ложки мылъ; сами караулили по ночамъ, походимъ, да поклоновъ нѣсколько земныхъ и положимъ — помолимся. А всенощная продолжалась въ Санаксарѣ 7 часовъ. Когда закладывали въ Санаксарѣ церковь, гдѣ алтарю–то быть, вдругъ прилетѣлъ рой пчелъ. О. Ѳеодоръ велѣлъ о. Герасиму огрести въ улей, съ тѣхъ поръ все пчелы въ монастырѣ. Смущались нѣкоторые, что о. Ѳеодоръ двумя монастырями управлялъ: своимъ и женскимъ Алексѣевскимъ, который онъ завелъ. Ходили къ знаменитому схимнику Досиѳею въ Кіевъ, говорили, что о. Ѳеодоръ два монастыря — мужской и женскій — имѣетъ подъ своимъ управленіемъ. «Вы слабости какія въ немъ замѣтили?» — «Нѣтъ, онъ строгой жизни». — «Недостатки что–ли какіе есть?» — «Нѣтъ никакихъ». — «За кого вы его почитаете?» — «За святого». — «Что онъ грамоте знаетъ?» — «Ученый». — «Что вы сомневаетесь, не сомневайтесь. Умная голова не только два стада, и десять можетъ пасти». Такъ и успокоились.

А отецъ–то Игнатій раза два къ преосвященному при мнѣ уже бѣгалъ, и когда былъ поставленъ іеродіакономъ, то съ вечера примочилъ волосы, заплелъ, да послѣ и расчесалъ, надѣлъ парчевой стихарь, а въ лаптяхъ. Какъ сталъ на амвонъ, о. Ѳеодоръ его подозвалъ: — «Ты», говоритъ, «павлинъ, хвостъ–то распустилъ, посмотри на ноги–то. Поди сними стихарь–то». Тотъ оскорбился и убѣжалъ ночью къ преосвященному Іерониму жаловаться, что пристыдилъ, посрамилъ меня, а преосвященный и прислалъ его къ о. Ѳеодору, чтобы на поклоны поставилъ. О. Ѳеодоръ никого изъ братій не удерживалъ въ монастырѣ силою, и говорилъ: — «У меня ворота отворены для всѣхъ, кто хочетъ выходить». А ужъ не терпѣлъ слова «не хочу», и слышать не могъ.

Взгляды о. Ѳеодора характеризуете и слѣдующій случай: «Однажды о. Ѳеодору необходимо было, по монастырскимъ нуждамъ своимъ, поѣхать въ Москву, гдѣ и пробылъ онъ мѣсяца два. Въ это время приходили къ нему усердствующіе люди, ради совѣта и пользы душевной, а благородные господа почти каждый день приглашали его къ себѣ кушать, присылая за нимъ своихъ лошадей. У одного господина случилось о.Ѳеодору такимъ образомъ встрѣтиться и кушать вмѣсте съ другими настоятелями и игуменами московскихъ монастырей. Зашелъ между ними разговоръ о монашескихъ одеждахъ. Вѣроятно, старецъ, какъ пустынникъ, одѣте былъ скудно, и темъ невольно, какъ бы укорялъ московскихъ отцовъ, одѣтыхъ не по пустыннически. Московскіе отцы говорили, что имъ, въ столичномъ городѣ, нельзя носить одежды изъ простой и дешевой матеріи, и спрашивали у о. Ѳеодора мнѣнія его объ этомъ. Отецъ Ѳеодоръ сказалъ: «Могли бы вы, святые отцы, имѣть благословное себѣ оправданіе, если бы при постриженіи, предъ св. Евангеліемъ, давали свои обѣты о претерпѣніи нищеты по другимъ какимъ правиламъ, но какъ чинъ постриженія одинъ и обѣты одни, то не много требуется толкованія. По страстямъ же толковать и послаблять себѣ, это въ свое время послужите только въ осужденіе таковымъ себѣ потакателямъ. Неприлично духовнымъ людямъ имѣть богатое платье, келейныхъ служителей свѣтскихъ съ пуклями, также богатыя кареты, какъ знакъ любви къ пышности» («Старческіе совѣты». Москва. 1913 г, стр. 420).

Между тѣмъ, въ 1774 г., случилось обстоятельство, имѣвшее важное значеніе для всего братства Санаксарской обители: о. Ѳеодора неожиданно постигло тяжкое испытаніе. Виновникомъ его бѣдствія былъ тогдатттній Темниковскій воевода Ниловъ. За нѣсколько лѣтъ передъ этимъ, онъ упросилъ о. Ѳеодора быть его духовнымъ отцомъ, на что послѣдній согласился, но не иначе, какъ подъ условіемъ, чтобы духовный сыпь повиновался ему во всемъ, что касается спасенія души. Сначала онъ, действительно, былъ послушенъ духовному отцу, но потомъ сталъ нарушать посты, дѣлать притѣсненія городскимъ жителямъ и при каждомъ удобномъ случаѣ брать съ нихъ поборы. Все увѣгцанія и обличенія о. Ѳеодора были тщетны. Наконецъ, одно обстоятельство до крайности огорчило старца: въ самую горячую пору полевыхъ работъ воевода заставилъ крестьянъ строить ему покои. Крестьяне пришли къ о. Ѳеодору съ просьбой заступиться за нихъ передъ воеводой, выпросить имъ позволеніе убрать поля, чтобы не погибнуть съ голода. Тронутый ихъ бѣдствіемъ, старецъ поѣхалъ въ Темниковъ. Воевода, давно наскучивъ его наставленіями и упреками, велѣлъ позвать его въ канцелярію: здѣсь старецъ не затруднился высказать ему все, что считалъ своимъ долгомъ сказать, по поводу беззаконныхъ поступковъ своего духовнаго сына, а этотъ послѣдній приказалъ немедленно составить протоколъ, что настоятель Санаксарской пустыни передъ зерцаломъ называлъ его грабителемъ и другими оскорбительными именами. Началось дѣло, по которому состоялось опредѣленіе — Санаксарскаго настоятеля, какъ человѣка безпокойнаго, отправить въ Соловецкій монастырь въ число братства. Въ видѣ снисхожденія къ виновному приказано было отпустить съ нимъ въ сундукахъ его имѣніе, сдѣлавъ ему предварительно опись. Когда явился чиновникъ для описанія имущества, о. Ѳеодоръ показалъ ему шерстяной войлокъ съ жесткой подушкой, овчинную шубу, мантію, рясу и сказалъ: «Описывайте». Въ этомъ состояло все его богатство» («Жизнеописанія подвиж 18 и 19 в », Декабрь. Москва, 1910 г, стр. 107).