Опричнина - [22]
За рубежом появилось в печати немало популярных книг об Иване Грозном[237]. Почти для всех них характерны крайняя тенденциозность, низкий научный уровень и почти полное игнорирование трудов советских историков.
Разнообразным оценкам деятельности Ивана IV и характеристикам опричнины при всех видимых различиях присущи общие черты: это идеалистический подход к. освещению событий русской истории XVI в. и непомерное (негативное или позитивное) преувеличение роли Ивана Грозного в жизни России 60-80-х годов XVI в. Примыкая по своим воззрениям на опричнину к русской буржуазной науке конца XIX — начала XX в. (В.О. Ключевскому, С.Ф. Платонову и др.), современные буржуазные историки, как правило, делают шаг назад в сторону субъективно-идеалистического подхода к опричнине. Так, повторяя построения С.Ф. Платонова, буржуазный историк В.Б. Ельяшевич результатом опричнины считает замену старого, вотчинного, княжеского и боярского землевладения — поместным[238]. Впрочем, автор находит у Грозного и «благожелательное отношение к крестьянам», что могло якобы объясняться или «демократическими чувствами» царя, или желанием опереться на крестьянство в борьбе с боярами, или какими-либо иными мотивами[239]. Попытка «приукрасить» Ивана Грозного путем изображения его чуть ли не «крестьянским царем» вступает в вопиющее противоречие с фактами усиления крепостничества в годы опричнины. Для другого буржуазного историка, В. Леонтовича, Иван Грозный чуть ли не был творцом «революции» в России, в ходе которой в стране вводился особый «крепостной режим», ибо указом 1556 г. якобы было положено начало прикреплению сословий (как знати, так и крестьянства)[240].
Особую оценку опричнины предложил швейцарский историк В. Гитерманн в первом томе своего обобщающего труда по истории России. Он думал, что опричнину можно было бы сравнить с управлением Римской империей при Августе. У Гитерманна нет однозначной характеристики опричнины: в одном месте он обозначал ее как систему мероприятий, которые исходили из финансовых интересов, в другом — снова подчеркивал борьбу против феодальной аристократии и оценивал опричнину, как «революционный передел земли и крестьян»[241]. Представления Гитерманна очевидно не свободны от модернизирования исторического процесса.
Как правило, однако, Иван Грозный рисуется буржуазными авторами кровожадным тираном, и только, а его злой волей объясняются важнейшие события внутриполитической истории России в годы опричнины. Безудержная модернизация событий доходит подчас до смехотворных сопоставлений Ивана Грозного и Распутина (в книге Гонзалеса) и других столь же нелепых исторических «аналогий».
С клерикальных позиций освещает ход опричнины Г.П. Федотов в книге о митрополите Филиппе. Для него конфликт митрополита с царем сводился к выступлению Филиппа против тирана за «исповедание правды»[242]. Церковь для него была «единственной силой, которая могла ограничить произвол царя»[243]. По существу, оценка Федотова опричнины приближалась к карамзинской[244], хотя в отдельных экскурсах книги он и пытался примирить ее с наблюдениями С.Ф. Платонова[245].
Не скупится на резкие эпитеты по адресу Ивана Грозного автор обобщающей книги по истории России С.Г. Пушкарев. Для него Иван IV — «трусливый деспот» и «обезумевший царь». Прикрываясь авторитетом В.О. Ключевского, Пушкарев создает субъективно-идеалистическую концепцию истории опричнины, не имеющую ничего общего с точкой зрения Ключевского. Пушкарев открыто выступает против тех, кто пытается выяснить какие-либо объективные причины введения опричнины и ее социальную сущность. Все это, по его мнению, основывается «на том наивно-рационалистическом убеждении, что в истории нет ничего иррационального, случайного, бессмысленного»[246]. Автор считает, что в опричнине нельзя видеть борьбу царя с боярством, во-первых, потому, что власть московского государя уже при Василии III не была ограничена боярством; во-вторых, сам Иван IV «вовсе не отметал правительственной роли бояр», а «служебное и политическое положение средне-служилого класса при Грозном нисколько не изменилось»; в-третьих в «значительной своей части террор Грозного вообще не имел никакого отношения к пресловутой борьбе с боярством»[247]. Для самого Пушкарева опричнина лишь «вакханалия убийств и грабежа»[248]. Таковы научные откровения этого искателя начал иррационализма в русском историческом процессе.
Беспомощность идеалистической методологии наиболее ярко проявилась в работах Л.М. Сухотина, специально посвященных опричнине. Первая статья автора на эту тему появилась еще в 1911 г.[249] Написанная с позиций школы Платонова, она тем не менее содержала свежий архивный материал о земельной политике в опричное время. Но основные исследования автора вышли в 30-40-х годах[250]. Внешним поводом для них было издание записок Генриха Штадена, которые, по мнению Сухотина, давали основание для пересмотра ряда вопросов истории опричнины. Работы Сухотина теперь уже своим острием направлены против концепции С.Ф. Платонова и даже вообще имеют целью «подорвать окончательно веру в государственный смысл опричнины и ее учредителя». Оказывается, «не реальная обстановка, а мания преследования, которой Грозный страдал, вызвала учреждение опричнины». Ее целью было «гонение на московскую знать», которая, однако, «как и все население русское, была необычайно предана своим государям»
