Опричнина - [2]

Известно также, — в частности см. работу Н. И. Ефимова «Русь — новый Израиль» (Казань, 1912), — что убеждение в богоизбранности Руси сформировалось еще до падения Константинополя. Уже в первой половине XV века русские книжники не сомневались, что русский народ, как единственный сохранивший истинную веру, особенно угоден Богу, дорог ему, и в путях Промысла Русь занимает место древнего народа Божия. Надо сказать, что Бог на Руси мыслился «не христианским Богом в строгом смысле слова, Богом любви и всепрощения, а ветхозаветным Богом гнева, грозным мздовоздаятелем, с ужасающей справедливостью карающим каждого и весь народ, все государство за прегрешения вольные и невольные…» (Н. И. Ефимов).

Это существенное смещение центра тяжести в русском христианстве в сторону Ветхого завета отразилось и во взглядах на верховную власть. Тем же автором было показано, что «вообще каждый популярный, привлекавший симпатии своими социально-политическими и индивидуальными добродетелями, или непопулярный, отталкивавший своей «гордостью» и «высоко-умьем» («высокомысльством») князь или царь приравнивался старорусскими литераторами прежде всего к еврейским царям и заметным фигурам библейской истории и только уже потом — к своим двойникам в сонме византийских базилевсов».

Грозный был первым русским царем, не просто глубоко воспринявшим этот комплекс идей и представлений, но и с детства воспитанным на таком понимании своей власти. Его знаменитая переписка с Курбским убедительно показывает связанный с этим разлад между монархом и служилым сословием.

В свое время В. Ключевский коротко и остроумно охарактеризовал сущность этой переписки: «За что ты бьешь нас, верных слуг своих?» — спрашивает князь Курбский. «Нет, — отвечает ему царь Иван, — русские самодержцы изначала сами владеют своими царствами, а не бояре и не вельможи». Их полное непонимание друг друга объясняется тем, что если Курбский мыслит в рамках традиционных представлений о службе вассала сюзерену, то Грозный пытается придать своим отношениям с подданными строго религиозный облик, воспринимая свою власть, как и власть Бога, неподсудной и не нуждающейся в защите и обосновании.

Переписка Ивана Грозного с Курбским свидетельствует о «вымывании» светской составляющей верховной власти. Иван IV склонен трактовать измену Курбского не как измену вассала сюзерену, а как измену Богу и вере. Причем Грозный подчеркивает, что эта измена Богу есть нечто постоянное, совершенно не зависящее от личных человеческих качеств носителя верховной власти: «Не полагай, что это справедливо — разъярившись на человека, выступить против Бога; одно дело — человек, даже в царскую порфиру облеченный, а другое дело — Бог».

В основе такого самопонимания верховной власти лежала чрезвычайно жесткая логическая конструкция, предельно упрощающая взаимоотношения между Богом и царем, царем и его подданными, Богом и подданными царя: «Воззри (…) и вдумайся: кто противится власти— противится божьему повелению»[1]. Эта схема, в свою очередь, была калькой с такого же упрощенного взгляда на мир, в котором единственное сохранившее истинную веру царство — Россия — со всех сторон было окружено разного рода иноверцами и еретиками.

Вполне логично, что, рассматривая себя как религиозную, верховная власть должна была стремиться заменить традиционные узы, связывающие ее с подданными, узами, имеющими ту же религиозную природу, что и она сама. Путь построения новых отношений долгое время был неясен. Когда же образец был найден, события стали развиваться с поразительной быстротой. «Перевести» всю систему государственных отношений на религиозную основу Грозный попытался за считанные годы. Эта чрезвычайная ускоренность реформ связана с многочисленными заговорами, а также военными неудачами России, свидетельствовавшими не только о разложении старой государственной системы, но, главное, о том, что Бог отвернулся от своего избранного народа.

Неудачи русских войск в Ливонской войне на протяжении 1563–1564 годов показали Грозному и его ближайшим советникам невозможность чисто военного присоединения Ливонии к России и потребовали разработки достаточно сложных дипломатических проектов. Во второй половине 1564 года, то есть в период, непосредственно предшествовавший отъезду царя в Александровскую слободу и учреждению опричнины, Грозный наиболее интенсивно занимался проблемами будущего политического устройства Ливонии. В окончательном варианте предполагалось восстановить под протекторатом России Ливонский орден во главе с плененным русскими войсками магистром Фюрстенбергом.

Вне всяких сомнений, разработка такого проекта была бы невозможна без изучения истории Ливонского ордена, без анализа взаимоотношений Ливонии с ее соседями, а также без исследования вопроса о Тевтонском ордене, одним из правопреемников которого был Ливонский.

Идея вассальной зависимости от русского царства одного из последних наследников христианской власти на территории Палестины, без сомнения, должна была импонировать Грозному. Дело в том, что вообще иерусалимские короли, чьей надежнейшей военной опорой были военно-монашеские ордена, и в частности Тевтонский, занимают в утвердившейся на Руси схеме преемственности верховной власти (от Бога) промежуточное положение: еврейские цари святого народа и Святой земли — христианские короли Святой земли — русские цари новой Святой земли, нового святого народа. В этом плане признание Ливонским орденом своей вассальной зависимости от России означало бы одновременно и правопреемство русского великого князя по отношению к иерусалимским королям и, следовательно, его приоритетные права на старую Святую землю и Иерусалим, на соединение под своей властью обеих Святых земель.