Опричнина. От Ивана Грозного до Путина - [76]
Именно в эти годы – 1575–1576, когда «царствовал» Симеон Бекбулатович, – царь снова порывается бежать в Англию: осенью и зимой того года возобновляются переговоры о политическом убежище, а Дж. Горсей видел на Двине «много судов и барок, построенных с помощью английских мастеров»[757]. Это подтверждает и русская летопись: царь «помышлял в поморские страны и того ради строил лодьи и другие суды многия»[758]. Вспомним, что и Мамай ведь после Куликова поля и «второй Калки» (это когда на том же самом месте, где в 1223 г. произошло первое сражение русичей с татаро-монголами, зимой 1380 г. остатки Мамаева воинства перешли на сторону Тохтамыша) пытался найти убежище у своих союзников – генуэзцев в Крыму. Тут, правда, ничего не вышло – они его не то сами убили, не то выдали Тохтамышу на казнь, не то просто не пустили в свою колонию Кафу[759]. Но генуэзцев можно понять: боясь за свои владения в Крыму, они решили не портить отношения с новым ханом. А вот Англия, несмотря на большие торговые интересы в России, согласилась…
Еще более странно, что именно в это время, прося политического убежища у королевы Елизаветы, царь тем не менее одновременно пишет ей цитированное выше письмо, в котором обзывает ее «пошлой девицей». Непонятно это… Если только не предположить, что его же ордынцы (может быть, и сам Симеон Бекбулатович…) на него «цыкнули» – ишь, мол, чего удумал, в Англии убежища просить! Ну, или, если Симеон был все же подставным ханом, царю почтительно внушили, что так надо написать. А королеве написали в любом случае от его имени в таком духе, чтобы отвадить ее от предоставления убежища неуверенному ли в будущем царю, бегломули вассалу нового царя. Точнее, тогда, в 1570 г., еще Симеон не был царем, но, как с большой долей вероятности можно предположить, какую-то огромную власть уже имел. Это, конечно, в том случае, если Симеон Бекбулатович все-таки был настоящим ханом или хотя бы претендовавшим на то, чтобы стать настоящим со временем, а не подставным, каковой вопрос, как уже сказано, остается открытым.
Продолжим о внутренней политике Грозного. Как мы видели, в 1572 г. Опричнина была отменена, однако, как считает Р. Г. Скрынников, в середине 1570-х гг. возник новый раскол придворной верхушки, в результате которого власть оказалась у «крайних» элементов, требовавших возврата к Опричнине. Как доносил имперский посол Д. Принц, осенью 1575 г. царь лишил жизни 40 дворян, составивших заговор против него[760]. Раскрытие очередного «заговора» – почти наверняка признак того, что теперь Иван Васильевич начал восстанавливать Опричнину – теперь под названием «Удел». Правда, как уже сказано, не вполне понятно, что (территориально) было новой Опричниной и что Земщиной и какая часть страны была подвластна Симеону Бекбулатовичу. Попробуем разобраться.
Указы о создании «Удела» Грозный обратил в форму челобитных на имя нового «царя». Так, тотчас после казни новгородского архиепископа Леонида (о ней дальше) последовала челобитная, чтобы «людишек перебрати, бояр и дворян и детей боярских и дворовых людишек». По новому законодательству, «князь Иван Московский» (так теперь официально именовался царь) мог принять себе любого из подданных Симеона, обратный же переход воспрещался категорически. «Удельная» армия стала римейком «опричной гвардии», взятые в Удел дворяне получали там поместья вместо земских. В общем, все как десять лет назад… Вот только новые выселения носили куда меньший масштаб, чем тогда, в частности, многие земские дворяне оставались в Уделе[761].
Похоже, что «земщиной» стали все же владения Симеона. Как уже говорилось, собственно ордынские земли ему не отдали (что косвенно подтверждает все-таки подставной характер его «царствования» – едва ли настоящий царь-хан не оставил бы за собой коренные земли Орды). Сам же Иван Грозный стал не только «удельным князем Московским», но и Псковским, и Ростовским, а также продолжал себя именовать «царем Казанским»[762], а кроме того, взял в непосредственное владение удельные княжества Дмитровское и Старицкое и «венцы» (Кремли?) Зубцова и Ржева. После «сведения» Симеона с трона в «Двор» (как снова стал именоваться «Удел») забрали также бывшие опричные земли – Поморье с Двиной, Козельск, Вологду, Каргополь[763]. Управление «Уделом» осуществляла «Удельная боярская дума» в составе Нагих, Годуновых и Бельских. Дмитрий Годунов возглавил политический сыск и, несмотря на «худородство», вскоре получил боярский чин. Его племянник Борис (будущий царь) вошел в удельную думу, кравчий Афанасий Нагой (дядя последней жены Грозного Марии) был назначен послом в Крым и там, кстати, «разоблачил» очередную высосанную из пальца «боярскую измену»[764].
Интересно, что, в отличие от Опричнины, «Удел» имел границы с иностранными государствами (на западе, а если власть Симеона не распространялась на ордынские земли, то и на востоке); возможно, это было связано с тем, что царь готовил новые наступательные операции в Ливонии (о них речь впереди) и при этом собирался «осчастливить» введением Опричнины и соседние страны: мы увидим, что амбиции, вызвавшие 15–20 лет назад «поворот на Германы», никуда не делись. Так что едва ли можно согласиться с Р. Пейном и Н. Романовым (применительно к этому времени), что «измученный царь отдал себя на волю волн».
