Оправдание Острова - [8]

Епископ же сказал:

Нет надобности, чада, искать в областях потусторонних, поскольку дурные желания рождаются и в сердцах человеков. Князь ли мира сего или, допустим, просто князь всему виной, меня это очень беспокоит. Поделюсь своими опасениями со святым Архангелом Михаилом.

Отчего с Архангелом Михаилом, удивились пришедшие, ему ведь ты молился в послевоенное время о сохранении мира, тогда как сейчас нужно остановить пожар?

Я пытаюсь остановить худший пожар, ответил старец, а нынешнее время предлагаю считать предвоенным.

Оставшись один, Феофан встал на молитву.

Через десять месяцев явился ему ангел, прежде им виденный, и сказал:

Я послан сообщить тебе, что путь к войне уже прожжен – в Лесу, ну и, конечно, в сердцах человеков. Тебе же будет явлена милость, и выразится она единственно в том, что войны ты уже не увидишь. Так позаботься же, Феофане, о гробе для тела твоего, потому что о душе бессмертной ты заботился всю жизнь.

И, услышав это, Феофан заплакал. Не потому, что боялся умереть, но от боли за свой народ. С того дня он взялся за изготовление гроба. Поскольку делал его из дуба, дерева твердого, работа подвигалась не быстро, но епископ и не торопился.

Спустя два года, когда ложе гроба было закончено, Феофан стал использовать его для ночного сна. За те месяцы, что он работал над крышкой, ему удалось выровнять те места ложа, которые доставляли неудобство. Спать в гробу владыке понравилось, и сны его там были светлы.

Снилось ему по преимуществу детство, проведенное у моря, ибо он родился в семье рыбака. Краски и запахи были до того свежи, что иногда заставляли его просыпаться, и тогда он снова спешил заснуть, потому что явленное ему в снах было притягательно. Он рассказывал, что видел лазурное море на рассвете, а случалось, слышал запах смолы, которой отец покрывал лодку. Как в детстве, отталкивался от берега и, сложив весла, ложился на просоленные сети и смотрел в небо, и лодку покачивало, и небо ему казалось морем, а море – небом. И тогда свой гроб он начал называть лодкой, утверждая, что всякую ночь отправляется в плаванье.

Однажды утром Феофан не покинул своей кельи. Войти же к нему не смели, но стояли молча, пока не привели старца Авксентия, ста четырех неполных лет, не стареющего и не умирающего. Он вошел к епископу и, проведя у него некое время, появился с улыбкой на устах.

Сказал:

Мореплаватель Божий Феофан в ночь сию заплыл за окоем, откуда плавающим и путешествующим обыкновенно нет возврата.

Еще сказал:

Несомый дружественным течением, епископ Феофан желает вам здравствовать.

Парфений

Описание пятьдесят пятого года княжения Константина примечательно в первую очередь тем, что История Острова переходит в руки другого хрониста. Это следует не из перемены стиля (у всех хронистов он примерно одинаков, за исключением, пожалуй, Прокопия Гугнивого) – просто ряд источников под этим годом сообщает о смерти Никона Историка.

О Никоне нам почти ничего не известно. От него осталось только имя, и это еще не худший случай: от множества других историков не остается даже имен. Средневековые авторы обычно анонимны, поскольку представляли не личный свой взгляд, а общий, одухотворенный верой. Точнее, общий взгляд, бывший одновременно и личным.

В отличие от нас, людей, так сказать, старой формации, человеку Нового времени трудно понять, как это возможно. Всё дело в том, что в центре средневекового мира был Бог, а в центре нынешнего – человек. Бог один для всех, и потому взгляд Средневековья – это взгляд сверху, ведь только сверху можно охватить всех. Он отражает единственного Бога, и оттого тоже единственный. Сейчас же, когда в центре мира человек, взглядов много – как людей.

В лето шестидесятое светлейшего князя Константина по грехам нашим великая сушь продолжалась.

В то же лето Епископом Острова был поставлен Афанасий.

В лето шестьдесят первое Константиново опять не было урожая вследствие великой суши. Поскольку съестные припасы, по обыкновению, хранились в северной части Острова, первыми их нехватку ощутили жители южной части. И тогда епископ Афанасий призвал князя послать на Юг часть малую от хранившегося зерна, чтобы живущие там люди не умерли.

Князь же Константин отвечал:

Юг откололся не только от Севера, но и от съестных припасов. Как могу кормить чужих, когда завтра есть будет нечего своим?

В лето шестьдесят третье Константиново, начиная с весны, пошли дожди. К концу мая, когда дожди стихли, князь двинул свое войско на Юг. В этот раз он пошел по выжженной части Леса и не встретил там препятствий, но только малые дерева, прозябшие на пожарище.

Далее шли полем, засаженным долгожданными злаками, и там их также никто не встретил, кроме одного только престарелого крестьянина Елевферия, который сказал:

Зачем топчете посеянное? Сравнил бы вас, наверное, с саранчой, но боюсь лютыя смерти.

Некие же воины хотели Елевферия убить, но его закрыл собой епископ Афанасий, поехавший с войском для умягчения сердец.

Ксения

Войско князя шло по засеянному полю неслучайно, как неслучаен был и поход, начавшийся в мае, когда на полях появились первые всходы. Константин понимал, что, если этот урожай будет собран, шансы его на победу над князем Фролом резко уменьшатся. Он знал, с какой тщательностью готовился Фрол к обороне, и голод был его, Константина, главным союзником.