Оппозиция как теневая власть - [57]

В.Турченко прямо ничего не говорит, отвергает этот тезис косвенно. Он утверждает, что истмат – не спектр, не срез, не модель, а всеобъемлющая картина, причем «по определению»: «Исторический материализм есть материалистическое понимание общественной жизни во всех ее проявлениях». Если так, то дело еще хуже, ибо в этой трактовке истмат теряет всякие черты научного подхода. Но это попросту неверно, на это никогда и не претендовали классики марксизма. Истмат видит историю через очень специфическую «призму»: как движение производительных сил и производственных отношений и как борьбу классов. А, например, Л.Н.Гумилев видит историю через другую «призму» – как рождение, расцвет и угасание этносов и народов. Его понимание материалистично, но оно – вне истмата. Потому-то его главную книгу долго не издавали. Придание истмату всеобъемлющего характера превращает его из полезного научного метода (ограниченного, как все научные методы) в подобие религии. Это – большая вина наших истматовцев, они загубили метод.

Все мои оппоненты, а теперь и В.Турченко упрекают меня в том, что я говорю о «плохом» истмате, а надо говорить о правильном, который есть у классиков. А меня тот истмат мало волнует, ибо он по какой-то причине оказался недоступен массам. В.Турченко утверждает, что я знаю истмат гораздо худший, чем масса советских людей, я – аномально отсталый. Я не вижу для этого оснований. Думаю, что я читал классиков гораздо больше, чем 99 процентов населения СССР, посвятил много времени изучению вопроса, я не глупее среднего уровня. Почему бы я вдруг так отстал? Думаю, я не отстал, а говорю именно о том реальном истмате, потоки которого нас всех омывали со школы до могилы. Это – истмат, который был дан как официальная идеология мне и таким, как я. Считайте, что мы занимаемся самокритикой и самоанализом.

Этот реальный истмат даже хуже, чем я пишу. В нем уже почти ничего научного не осталось. Потому-то большинство специалистов по истмату легко перешло на сторону Горбачева и Ельцина – такого явления не бывало и не может быть в науке. Все эти «специалисты» знали, что они – шарлатаны, просто прислужники идеологии. У них не было никакой измены и никаких душевных мук.

В.Турченко не отвечает на вопрос, который я ставлю чуть не в каждой статье: если истмат – «ядро научной теории общества», если у нас было такое множество специалистов, владевших этой теорией, то как же мы пришли к положению, когда генсек вынужден был признать: «Мы не знаем общества, в котором живем»? Ведь это – тяжелое признание, знак беды. Не можем же мы предположить, что ученые нарочно искажали знание, а вся верхушка КПСС, включая Андропова, была беспросветно глупа. Нет, убедительнее предположение, что плоха была именно теория, метод познания нашего общества. Не имел права мой критик уходить от этого вопроса, так не делают в споре. Строго говоря, пока объяснений по этому вопросу истматовцы не дадут, вообще спорить не о чем.

4. Я упоминал вскользь, что движение идей – не менее важный срез истории, чем материальные интересы. И привел пример из М.Вебера о жнецах католиках и протестантах. В.Турченко пример отвергает: «Ведь можно предположить, что протестантство принимали в первую очередь те, для которых обогащение и труд занимали более высокий ранг в шкале ценностей, чем досуг и пивная» (а лодыри оставались католиками).

Выходит, люди изначально (биологически?) делятся на рачительных и лодырей, и первые выбрали протестантизм. А русские, как полные недотепы – православие. Тогда евреев, раз у них иудаизм, надо считать «генетически жадными»? Ничего себе истмат.

По мне, убедительнее как раз Вебер. Евреи в Европе занимались ростовщичеством не из-за «биологической жадности», а потому, что получили такую уникальную нишу благодаря Закону Моисея: «Не отдавай в рост брату твоему ни серебра, ни хлеба, ни чего-либо другого, что можно отдавать в рост, иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост» (Второзаконие, 19. [23]). А христиане, для которых все люди были братья, давать деньги в рост не имели права (хотя жадных среди них не меньше, но они свою жадность удовлетворяли другими способами).

Реформация сняла запрет на ссудный процент. Пpизнание богоугодности pостовщичества, необходимое для финансового капитала, означало изменение в мышлении западного человека. Настолько pеволюционное, что пеpедовые в этом отношении пpотестантские секты называли себя «бpитанскими изpаильтянами».

Разве взгляд на историю общества через такую призму не дает нам важного «среза»? Я считаю, что дает, причем в моменты крутых перемен он важнее истмата. Но В.Турченко третирует труд М.Вебера как идеализм. Это, по-моему, не полезно (он, кстати, искажает тезисы Вебера). И сказать, что я «некритически усвоил» идеализм Вебера потому, что взял у него пример, – довод, пригодный в споре религиозных схоластов, а у меня диплом химического факультета.

Близко к жнецам примыкает и пример Японии. Для В.Турченко все ясно: «мощный рывок был совершен благодаря буржуазной революции Мэйдзи». Сотни ученых скрупулезно исследуют «японское чудо», а В.Турченко сказал магические слова «буржуазная революция», и вроде бы все объяснил. На деле эти слова пустые, ибо разновидностей капитализма много. Важные труды в духе М.Вебера написаны о влиянии конфуцианства и буддизма на развитие азиатского капитализма, но об этом нам тоже знать не следует. Кстати сами японцы говорят не «революция Мэйдзи», а «Реставрация Мэйдзи». Ведь не я придумал, что в Японии был найден вариант «сословного» капитализма с опорой на общинность и клановую солидарность, воспроизводящий тип межсословных договоров XI века. В.Турченко этих трудов, насколько я могу судить, не читал. Но главное, что и другим не советует.